(liset.) - Змеиное гнездо (СИ)

вечер.

Белла ушла через полчаса — ей надо было заскочить к Корбану и что-то забрать. Рита проводила её до дверей и отсалютовала сигаретой, зажатой между пальцами; Белла ей подмигнула.

За столик Рита уже не вернулась — Долохов поймал её в закутке, через который она обычно трансгрессировала домой вусмерть пьяная.

Он ничего не сказал — только выдрал сигарету у неё из руки и затушил носком тяжелого ботинка.

— К тебе или ко мне? — поинтересовался он лениво; Рите захотелось вцепиться ногтями ему в лицо.

— Да пошёл ты.

Долохов засмеялся — хрипло и до того снисходительно, что Рита чуть не вспыхнула от ярости. Она качнулась неловко, пытаясь балансировать на неудобном каблуке.

— Белла сказала, что ты теперь уже не помощник младшего редактора, а сам младший редактор. Быстро делаешь карьеру, детка.

На этот раз она всё же разозлилась — сунула руку в сумочку, пытаясь нащупать палочку, но не успела; Долохов перехватил её запястье и вдруг грубо притиснул к стене.

— Отвали, придур…

Он не дал ей закончить. Рита чуть не захлебнулась негодующим воплем, когда Долохов вдруг наклонил голову и поцеловал её; на вкус он был горьким и пах каким-то крепким алкоголем. Она пихнула его кулаком в плечо, но он больно сжал её руку. Рита рассеянно отметила, что останутся синяки.

Когда он оторвался от неё, Рита покачнулась снова.

— Так к тебе или ко мне? — переспросил Долохов и поцеловал снова, не дожидаясь ответа.

Рита сказала: «Давай к тебе» и поцеловала его в ответ. Через поцелуй она чувствовала его усмешку.

А через две недели Рита получила должность главного редактора. Ей выделили просторную комнату с распахнутыми настежь окнами и горшками с гортензиями на подоконнике.

Рита ухмылялась.

Ей стоило поблагодарить Беллу за удачное знакомство.

========== «С днём рождения», Антонин Долохов/Вальбурга Блэк. ==========

Дождь лил, как из дырявого ведра; ветер завывал, будто полудохлый бродячий пёс, гнул и корёжил чахлые тонкие деревья, выдирал слабые дряхлые кусты из размокшей влажной почвы и волочил пожухлые сломанные ветки за собою.

Вальбурга щурилась, пытаясь разглядеть адрес, кое-как нашкрябанный на клочке пергамента, и отчаянно сдерживала желание закурить — Долохов со школы отличался отвратным почерком, а потёкшие чернила и вовсе изгваздали короткую чёрную перчатку, и теперь на запястье отвратительно сияли синие пятна.

Долохов часто менял адреса; Вальбурга совершенно не трудилась запоминать новые, ей это было ни к чему. Она ещё со школы привыкла к его переездам, а сейчас частая смена квартир её и вовсе не волновала. Казалось, с возрастом у Долохова только усилилось желание скакать с места на место — он называл это любовью к путешествиям, а Вальбурга называла его ебланом; Долохов иронично сетовал на самую большую ошибку в своей жизни — научить её русскому мату.

Вальбурга переступила с ноги на ногу и всё же закурила — попыталась, точнее. Пальцы почему-то дрожали, сигарета не желала поджигаться и тухла, а потом и вовсе упала на землю; чёртов ветер тут же унёс её куда-то в сторону. Женщина поёжилась и закрыла лицо капюшоном. И наконец-то разглядела адрес.

Эта была какая-то халупа — Долохов часто выбирал какие-то совсем необитаемые места. То раздолбанные квартиры в спальных районах, то покоцанные клетушки где-то у чёрта на куличах, то и вовсе что-то экстраординарное, вроде подранной комнатки у какой-то рассеянной старухи с провалами в памяти.

Вальбурга постучала — руки замёрзли, и она прятала их в карманы мантии, пока ждала Долохова на грязном замызганном крыльце. Он открыл почти сразу, запустил её в крошечную полутёмную прихожую со скрипящими деревянными полами и даже не потрудился зажечь люмос. Вальбурга так его и узнала — по тлеющему огоньку на кончике сигареты и по застоявшемуся запаху крови.

Кажется, он потянулся её поцеловать — мазнул губами по щеке, неприятно кольнул щетиной и что-то сдавленно произнёс; она не расслышала.

— Ты что, пьян?

Он был пьян — Вальбурга, признаться, в последние лет пять не помнила и дня, чтобы он был трезв; от него пахло кровью, сигаретами и перегаром, да так, что она,

--">