Александр Владимирович Воронков - Император всея Московии

лавке - старинная шапка с меховой оторочкой по околышу, сложенный аккуратно широкий кушак с золотыми кистями на концах. Мягкие сапоги тонкой жёлтой кожи также не сравнятся с солдатскими кирзачами: крашеный алым высокий деревянный каблук с подковкой, загнутый вверх острый носок. Обувка на Ивана-Царевича, да и костюм ей под стать!

Но всё-таки - где я, и что со мной случилось? Это - точно не моё тело. И никак не мой дом.

Совершенно неожиданно мои пальцы вдруг разжались и руки самопроизвольно дважды звонко хлопнули в ладоши. Тут же я услышал молодой повелительный голос:

- Эй, кто там? Одеваться!

Не мой голос. Но, тем не менее, крикнул это именно я! Или, вернее, человек, в чьём молодом теле я каким-то непостижимым образом находился.

'Ну вот... Раздвоение личности' - мелькнула мысль и я, словно камень в тёмную торфяную воду, ушёл в илистую темноту...

Вновь я пришёл в сознание... Нет, не так: моё сознание вновь вернулось в разум в момент, когда человек, в теле которого я оказался, быстрым шагом двигался по широкому коридору с толстыми оштукатуренными станами, расписанными древнерусскими мифологическими сюжетами: всякие птицы Сирин (или правильно говорить - Гамаюн?) между деревьями, схематичные, будто тульские пряники, всадники верхом на красных конях, цветы и травы совершенно сказочного вида. Не могу никак понять: не то я оказался после взрыва на какой-то съёмочной площадке, не то, как в фильме про Ивана Васильевича и Шурика, и вправду очутился, 'пронзив время и пространство' в тереме времён Ивана Грозного? Впрочем, терема вроде бы были деревянные? Ну, в палатах... Хотя, скорее всего, не в палатах, а в палате: лежу сейчас на железной кровати без памяти, а все эти интерьеры, старинная одежда, новое молодое тело - всего лишь бред бодрствующего подсознания.

Да, это вернее! Это сон. Очень явственный и подробный в деталях, но всего лишь сон. А раз я не могу проснуться - то почему бы не поглядеть, что там мне покажут, как в кинофильме? Тем более, что пока сознание больше не проваливается и есть возможность наблюдать глазами, как говаривала моя младшая невестка, 'реципиента'. Любила Олька-покойница умность показать. А что, зря, что ли, на доктора выучилась? Мать у неё только при ликбезе читать принялась, и подпись ставила как курица лапой, зато из троих дочек - две высшее образование получили, хоть и росли без отца: помер через последствия фронтовых ранений.

А глаза уже привыкли к мечущемуся свету факела, который кто-то невидимый несёт за моей спиной, громко цокая по деревянным плахам пола сапожными подковками. Иногда краем глаза замечаю запястье над красным краем рукава, но мой 'теловладелец' даже и не пытается обернуться и поглядеть, кто там ему прислуживает. Видать, привык к такому. Ну, судя по костюму, тело моё принадлежит человеку не бедному, так что ничего удивительного: 'господа' только тогда господа, когда у них имеются слуги. А без того, пусть хоть у тебя десяток предков-панов в роду насчитывается, но если всего имущества - штаны да шашка, то ты не 'господин', а гольтепа бесполезная. Самый бедный мужик себя своим трудом прокормить может, ещё без учёта того, что с него шкуру дерут, а такой вот 'пан' голоштанный - от него какая польза? Только небо коптит.

Из-за поворота навстречу вышла живописная троица в таких же сказочных костюмах: впереди шествовал самый натуральный боярин в тяжёлой, крытой зелёным сукном, шубе, с высоким расшитым золотом воротом размером со спинку детского стульчика и такими же золотыми оплечьями, сверкающих в факельном свете не хуже маршальских погон. Рука, обтянутая красным рукавом, просунутая в длинную прорезь рукава этой шубы, крепко стискивала посох с его рост (если, конечно, не считать высокой бобровой шапки сантиметров тридцати пяти высотой). Благообразное лицо с хитрыми карими глазами было окаймлено густой, но аккуратно подстриженной бородой и столь же густыми усами под прямым породистым носом.

Чуть позади боярина шли двое бородатых мужиков, каждый в толстом стёганом доспехе с нашитыми на груди металлическими пластинами - по-моему, такой называется тегиляем. Один держал над плечом начальства горящий факел с железной 'корзинкой' на рабочей части, второй, повыше, тащил на плече совершенно музейного вида карамультук в паре с металлической сошкой-рогулькой. Наискосок груди, как пулемётная лента у матроса из революционных времен, у дядьки висела перевязь с полудюжиной --">