Андрей Алексеевич Кокоулин - Секретарь

Лёшка явно застал то ли ремонт, то ли приготовления к нему. Стены прихожей были ободраны до штукатурки, кое-где еще висели клочья серых обоев. Стояли заляпанные краской козлы. На деревянной, похожей на самодельную вешалке одиноко висел синий халат. На вытертом линолеуме расплывались следы сапог гигантского размера.

Всему этому стыдливо подмигивала из-под потолка маломощная лампочка.

— Электричество, — указывая на лампочку, с непонятным значением произнес мужчина. — Прошу за мной.

— Кроссовки снимать? — спросил Лёшка.

— Не надо.

И опять длинная, театральная «а».

За прихожей открылся разбегающийся двумя рукавами в стороны коридор в стенных панелях и пластиковых коробах. Светили плафоны. Прямо напротив входа поблескивали стеклянными вставками раздвижные створки, но Лёшкин проводник уверенно свернул направо, затем налево и остановился у массивной двери, которая по одному виду тянула тысяч на тридцать.

С резьбой. С завитушками. С металлическим кольцом в центре.

Мужчина покопался в камзоле, выудил ключ, напомнивший Лёшке ключ черепахи Тортиллы, и, сдвинув незаметный язычок, вонзил ключ в прорезь.

Поворот — и внутри двери ожил хрипящий и жужжащий механизм, раздалось несколько щелчков, объявляющих освобождение пазов от засовов, затем появилась щель, которую мужчина, надавив плечом, тут же превратил в полноценный проем.

— Садитесь на стул.

Лёшка кивнул.

Помещение, в которое они вошли, блестело лакированным деревом. Лёшка такими и представлял себе настоящие кабинеты. Приглушенный свет, массивный стол, кресло с высокой спинкой, лампа под прозрачным абажуром, плотно зашторенные окна и коричневый с желтым мохнатый ковер на полу. Стены из темных деревянных плашек и светлых резных панно. Кушетка коричневой кожи. Бюро.

Маленький, почти детский раскладной стульчик, поставленный в центре комнаты, совершенно выбивался из общего стиля.

Мужчина пошевелил шторы, поправил подушечку на кушетке и забрался за стол. Открывая и закрывая ящички, он смотрел, как Лёшка пытается приспособиться на узком сиденьи.

— Вы имеете представление о профессии секретаря? — спросил мужчина.

— Конечно, — кивнул, замерев, Лёшка. — Записывать, назначать или отменять встречи, организовывать этот… рабочий процесс.

Мужчина пригладил бороду.

Кресло под ним скрипнуло. Он включил лампу, щурясь, повозил по столешнице ногтями, затем принялся перекладывать выставленные на стол предметы. Предметов было много, при перемещении они непонятно стукали, звякали, шуршали, серебряно поблескивали и даже скрипели. Наконец мужчина удовлетворился наведенным порядком среди вещей и поднял на Лёшку глаза.

— Я — Солье Мёленбек, — сказал он. — И я несколько иное понимаю под словом «секретарь». Мне нужен не просто человек с памятью или организаторскими способностями, мне нужен человек, умеющий хранить секреты.

— Я могу, — сказал Лёшка, чувствуя сухость в горле, — я умею хранить секреты.

Мёленбек снова что-то переставил на столе.

— Вы уверены?

— Уверен, — кивнул Лёшка. — Были случаи.

— Какие? — спросил Мёленбек.

Он встал из кресла и, обогнув стол, остановился в метре от юноши.

— Ну, — сказал Лёшка, — я не выдал Жижу… то есть, Женьку Журавского, приятеля, когда он разбил окно…

— И все?

Мёленбек смотрел с живым интересом. В правой руке его появилась тонкая, метровой длины трость, обжатая металлическими кольцами.

Лёшка моргнул.

— Было ещё. Мне только сразу не вспомнить.

— Как меня зовут?

Наконечник трости уперся соискателю вакансии в грудь. Кажется, он был даже обит заостренным железом.

— Солье Мёленбек, — сказал Лёшка, чуть морщась.

Мужчина улыбнулся, но глаза его, черные, слегка навыкате, остались холодны.

Трость ушла в сторону, металлические кольца поймали отблеск лампы, а выскользнувший из трости клинок, сверкнув, прикоснулся кончиком к Лёшкиной шее.

— Спрошу еще раз, — сказал Мёленбек. — Как меня зовут?

Лёшка свёл глаза, разглядывая тонкую полоску стали, протянувшуюся от руки владельца бывшего купеческого особняка, к нему под подбородок.

Сейчас как порежет сонную, подумалось ему, и ага…

В животе сделалось холодно и пусто. Там, где лезвие прикасалось к коже, кажется, уже закровило — чудилась --">