Татьяна Владимировна Томах - Теперь ты умеешь (СИ)

теперь мне даже как-то неловко.

   - Что? - спросил Паша, почему-то чувствуя холодок в груди от ее взгляда.

   - Просить тебя умереть еще раз.

   Она замолчала, отведя взгляд в сторону.

   - Я... - Паша поперхнулся. - Зачем?

   - Понимаешь... Мы просчитали на Прогнозисте - куда ни кинь, получается, им нужен мессия.

   - Кто?

   - Ну, пророк. Святой. Кто сперва будет делать разные чудеса, спасать людей, говорить им умные вещи. А потом они его как-нибудь жестоко убьют. Сожгут. Или распнут. А после мученической смерти назовут святым и будут ему поклоняться. И все что он говорил, будут учить наизусть, передавать детям и жить по этим заповедям. Одним словом, стремиться к гуманизму и всеобщему братству.

   - А без мучительной смерти никак? - сглотнув, робко спросил Паша. - Просто стремиться  к гуманизму и братству?

   - Неа, - с сожалением покачала головой Аня. - Сам вспомни нашу, земную историю.

   - Это как-то дико и тупо.

   - Что есть, то есть, - Аня пожала плечами. - Плохо, что кроме тебя, некому. Женщину всерьез не воспримут, Игорь Дмитриевич - староват, Макс - ребенок. Егор - слишком...э... простоватый и брутальный... такого забрасывать камнями - никакого удовольствия, сам понимаешь, - Аня усмехнулась. Кажется, ей было неловко уговаривать Пашу умереть. Поэтому она пыталась вот так мрачновато и не очень смешно шутить.

   - То есть, остаюсь я?

   - Точно, - согласилась Аня.

   - А потом... после... - Паша запнулся, чтобы не сказать "если я выживу". Чего нагнетать, если вероятность выжить - целых девяносто пять процентов, если, конечно, вовремя перенести тело в реанимационный блок. - Потом ты разрешишь нарисовать себя?

   - Сколько угодно, - с облегчением сказала Аня и виновато посмотрела на него. Наверное, обрадовалась, что он так легко согласился, но потом ей стало стыдно за эту радость.

<p>

***</p>

   Умирать было больно. И обидно. Он ведь хотел этим людям добра. Никого не убил, не искалечил, не обокрал. Наоборот - хотел подарить им немного добра, света, любви. Сделать мир лучше. Почему за это нужно убивать? И убивать так мучительно и больно. Интересно, согласился ли бы он на такое, если бы не Аня? Просто ради...чего? Эксперимента? Модели? Ради этих злых, неблагодарных, жестоких людей... А каково было тому, другому, который умирал просто ради людей и не надеялся на то, что воскреснет?

   А через некоторое время осталась только боль, все мысли и чувства растворились в ней - мучительной и бесконечной. Паша забыл, кто он, и что такое Модель. Забыл, что смерть ненастоящая, и что где-то там, за ее порогом, ждет Аня и чудесные, самые лучшие, ненаписанные картины. Он поверил, что сейчас умрет навсегда, и это было так несправедливо, так невыносимо - потому что ведь жизнь только началась, он не успел...чего? Ничего не успел. Жить, любить, рисовать, увидеть мир... Слезы текли по обожженным щекам, кровь - по израненному телу, воздух царапал пересохшее горло, каждый вздох давался все с большим усилием и болью. Хотелось, чтобы это все прекратилось, но прекращение означало смерть, поэтому Паша жадно и отчаянно цеплялся за каждое наполненное мукой мгновение.

   - Прости, - вдруг сказал плечистый легионер, лицо которого почему-то показалось знакомым - Егор? Но разглядеть Паша ничего не успел, потому что легионер вонзил в его сердце копье, и Паша, наконец, умер.

<p>

***</p>

   - Прости, - Анин голос дрожал, в глазах блестели слезы. - Я не знала, что это будет так. Я бы никогда... если...

   - Ничего, - бесцветно ответил Паша, обрывая ее. Чтобы не слушать, как она врет, что никогда не попросила бы его, если бы знала. - Ничего страшного.

   И попытался улыбнуться. Кажется, в нем что-то сломалось. Что-то важное. Умерло там, на помосте для казни, под камнями, плевками и ударом копья в

--">