Евгения Лифантьева - Сибирские байки

Евгения Лифантьева Сибирские байки

Дикая девка

В начале восьмидесятых мы вскрывали могильники на юге Хакасии, там, где Минусинская степь сменяется горной тайгой. Места красивейшие: чуть всхолмленная степь с севера, лесистые сопки — с юга. У подножия сопок — озерца с чистой родниковой водой. Их окружают редкие сосны — раскидистые, мощные, такие, как их рисуют на картинках. Чем выше по склонам, тем гуще тайга. Словно бойцы-единоборщики вышли в поле, а за спиной у них — несметные лесные рати…

Древняя эта земля. Вдоль дорог до сих пор встречаются «каменные бабы» — грубо обтесанные валуны, чаще всего — поваленные, бессмысленно уставившиеся пустыми глазницами в зенит. В блеклом небе кружат орлы. Днем раскаленный воздух дрожит над землей, заволакивает маревом северный горизонт.

От степи веет безумной древностью: так и видишь, как проходят по равнине орды Чингиз-хана, как скачут одетые в шкуры всадники, останавливаются, поят в озерах своих лохматых коротконогих лошадок…

В прочем, люди жили в этих местах задолго до монгольского нашествия: доказательством тому были раскопанные нами могильники эпохи бронзы. Видимо, порубежье между лесом и степью было для окрестных племен священным местом. Три могильника на расстоянии нескольких десятков метров друг от друга, и в каждом — богатейшие клады. Серебро, бронза, останки коней, рабов, жен…

Мы работали увлеченно. Уже через месяц после начала экспедиции я знал, что материала мне хватит на докторскую диссертацию, и пропадал в раскопах с рассвета до поздней ночи.

Жили мы в деревне с банальным названием Павловка, а сами раскопы были километрах в трех от нее, на сопке Дикая Девка. В самом начале лета я как-то попытался узнать у рабочих из местных, откуда взялось это имя. Ведь зачастую с такими локальными географическими названиями связаны презабавные легенды и поверья. Но население Павловки было к топонимике более чем равнодушно: ну, зовут горушку Девкой, какая разница? Потом и мне стало не до того, и только когда я познакомился с Антоном-Бирюком, кое-что выяснилось.

Бирюк — не фамилия, а накрепко прилипшее прозвище, весьма точно передававшее отношение к нему односельчан. Антону к тому времени было уже за пятьдесят, но он так и не женился, хотя бабы стаями вились возле него. Жил он один, по деревенским меркам пил весьма умеренно, был работящ и никаких внешних изъянов не имел. Числился всего лишь конюхом, но на самом деле был чем-то вроде старшего скотника и столярно-шорной мастерской в одном лице. Чем не жених? Разведенок да соломенных вдовушек в деревне всегда хватает. Бабы жаловались Бирюку на горькую женскую долю, на то, как трудно в доме без мужика… На просьбы что-нибудь починить, подладить Антон отзывался охотно, но более или менее продолжительного романа ни с кем не завел. Да и 'сильную' половину односельчан не очень-то жаловал своей дружбой. В общем, как есть бирюк, волк-одиночка…

Местные кумушки сильно подивились тому, что Антон сам пошел на знакомство с нами, археологами. Как-то, вернувшись с раскопа, я застал его сидящим на крыльце «заежки», где мы жили. Видимо, ждал он давно: увидев меня, Антон вроде как даже обрадовался, хотя по его невыразительному лицу, напоминавшему физиономии каменных баб, обычно сложно было что-нибудь понять:

— Слышь, начальник, разговор есть… Может, зайдешь ко мне?

Я пожал плечами: все равно вечером делать нечего, можно и в гости сходить…

Бирюковская хата поразила меня аскетической аккуратностью: все на месте, все при деле, ничего лишнего. В единственной комнате — столярный верстак, куча еще каких-то инструментов, а для жизни, то есть для сна и еды места почти не оставлено. Однако это «почти» — именно столько, сколько нужно нормальному человеку, который делает только то, что хочет сам, и не задумывается о мнении окружающих. Телевизора у Бирюка не было, зато обнаружилась очень неплохая библиотека. Пока я рассматривал книжные корешки, он звенел посудой на кухне. Минут через десять он позвал меня:

— Эй, начальник, я что пригласил: самогон тут у меня сготовился, может, попробуешь?

Я вообще-то не особо люблю самогон, но, в отличие обычного мутного пойла с запахом резины, который флягами гонят в каждой деревенской избе, Бирюковский напиток оказался чем-то средним между коньяком и «Рижским» бальзамом. Мы выпили, закусили какими-то самодельными консервами, а я все пытался --">