(unesennaya_sleshem) - Самая главная рыба (СИ)

рука словно в мелкочешуйчатом рукаве, переливалась в закатных отблесках красиво, радужно, и хотелось к ней притронуться. Правая — обычная, в шрамах. Совсем человеческая, если бы не когти. Кожа на шее изорвана леской, тонкие пальцы — тоже. Жабры — нежно-розовые бахромчатые щели меж рёбер — судорожно приподнимались и опускались со свистом. На сколько его хватит?

До машины на крохотной стоянке у пирса — пятнадцать шагов круто вверх. Брок, оступаясь на осыпающихся глинистых камнях, добрался меньше чем за десять, расстелил по кузову брезент, верёвками закрепил внатяг на бортах.

Существо задыхалось и умирало. Кожа становилась бледной и прозрачной, заострились черты лица — белого, правильного. Красивого. С резковатой линией скул, изящным подбородком и совсем человеческой ямочкой на нём. Как несимметричная корона, голову венчала россыпь слипшихся тёмных волос. Брок бегом натаскал и вылил в брезент три ведра. Рыбу кинул туда же — ещё живую, вяло бьющую хвостами. С телом было сложнее. Когда Брок взял его на руки, существо пришло в себя на мгновение, заметалось невидящим взглядом и страшно зашипело; впилось в рукава когтями, но плащ-непромокайку прорвать не вышло — наверное, только круглых синяков по коже наставило, таких же красно-фиолетовых, как закатные краски. Пошипело, напугав Брока до дёргающегося глаза, и снова обмякло.

Он был тяжеленным и скользким. Длинный хвост с вяло опущенным гребнем волочился по песку, оставляя за собой неровный след. Брок тащил из последних сил — сам давно не мальчик — и пытался запомнить цвет. Глаза парня-рыбы в момент сознания отливали тёмным густо-синим. Совершенно нереальным и заставляющим цепенеть. Почему-то всплыло старое, как ветхий школьный альбом для рисования (которое он терпеть не мог), воспоминание. Индиго. Так назывался этот цвет.

Брок сел за руль, завёл форд и позволил себе несколько секунд паузы, чтобы замереть и отдышаться. Как всегда, окунаясь с головой в действия на чистом адреналине и инстинкте, после он хмурился от накатывающих размышлений о правильности того, что же он творит. Сейчас было не так. Волнительно и беспокойно, но никакие сомнения не терзали. Тот, кто сейчас лежал, еле живой, в луже морской воды на растянутом брезенте, пока дышал. Значит, он имел все шансы залечить свои раны и вернуться в океан, чем бы — кем бы? — он ни был. Остальное Брока мало волновало.

Так он уговаривал себя, выворачивая с парковки неторопливо, чтобы не расплескать и без того скудный запас воды в кузове. Ничего особенного, повторял он себе под нос, пока ехал по кочковатой дороге. И при этом не замечал, как губы, как всё его лицо, обычно серое и безэмоциональное, заросшее двухнедельной щетиной, робко улыбалось и начинало оживать. Он боялся ухватиться за это чувство. Он, почти уже старик — одинокий и израненный войной — трепетал от восторга. Боялся поверить, что чудо, которого так ждут дети и в которое они же совсем не верят, становясь взрослыми, случилось. На его веку, с ним. Его распирало изнутри ощущение состоявшегося чуда. Не зря говорят, что люди с возрастом впадают в младенчество — до того острым, реальным и чистым было оно, как случается только у детей. Впервые за много лет, а может, и десятков лет, он испытывал что-то подобное. Брок крепче сжимал руль и поглядывал в зеркало заднего вида на свой прикрытый брезентом кузов. Его глаза ожили и светились.

Дом стоял на отшибе Ардмора. Чёрный и старый, как остов выброшенного на мель парусного корабля. Острая, высокая кирпичная труба дымохода заменяла собой обломок фок-мачты. Он одиноко высился посреди густо-зелёных волн сочной, напоенной дождями травы. Брок видел такую только в Ирландии. Вкупе с цветом неба и стальным отблеском океана чуть дальше, за домом, изумрудный цвет набирал глубину и тысячу полутонов. Когда глаза уставали от чтения, Брок просто смотрел в окно на это волнующееся зелёное море, и утомление отпускало. За домом луг внезапно обрывался скалой, что падала в океан. Об этот утёс в шторма разбивались волны, но был он невысок и ненадёжен, и брызги порой добивали до небольшого заросшего палисадника. Земля тогда становилась жирной, скользкой, и к воде по скрытой от глаз в камнях тропе было не спуститься.

В тот день всё было спокойно. Начинало темнеть, и Брок только порадовался, что живёт так уединённо. В Адморе вообще было очень спокойно, все

--">