Кейси Лис - Вакуум (СИ)

========== » 0 ==========

Стены коридора грязно-белые, голые, стыдливые, лампы встроенные не все горят; шаги в этих коридорах кажутся пустыми, каждым звуком срываются в бездну. Кажется, люди мимо проходят, они мечутся тенями — туда-сюда, туда-сюда — тают в смазанном полумраке, словно забывшиеся в больничных балладах сны. Скоро начинают звучать голоса, кто-то обращается, кто-то просит ответить на вопросы, но она этого не слышит: в её ушах стоит протяжный звон — тот, что страшнее грохота, потому что грохот мгновенен и непредсказуем, а вот звон жесток, он мучит и не отпускает, он гневен и устойчив и становится страшнейшим кошмаром.

Она сидит у стены и не похожа на человека. Во времена счастливые ей дали бы нарицание «ребёнок» — она выглядит на десять лет, хотя ей все тринадцать. У девочки, которой она была ещё этим утром, волосы каштановые, густые, волнистые — сейчас они спутанные, всколоченные, пыльные. У неё ранней глаза рыжевато-карие были — ныне они чернее полуночи, запавшие и отпугивающие одним взглядом. На ней порвавшиеся на коленях, испачканные землёй и кровью джинсы, кеды с развязавшимися шнурками, футболка со следами грязи, а в приёмной ей одолжили плед, клетчатый, как платок, но она в него не кутается — он просто лежит на плечах, словно к ней не относящийся. Ей холодно, но она не пытается согреться. Она просто ждёт.

Эти шаги она различает из всех, но вновь не двигается. Её ладони лежат на коленях, она не шевелится и словно не дышит. Шаги приближаются, бегут, спотыкаясь, запинаясь. Он появляется в коридоре, задыхаясь до свиста в лёгких, он растерян, он в панике и опаляющем ужасе, и он находит её взглядом сразу же — он всегда её находит.

Колени ударяются глухо о пол, это он так падает. Напротив неё, запыхавшись, полухрипя, он даже не белый — он серый, серый до неузнаваемости, и её он тоже едва узнаёт — она слишком на себя не похожа.

— Аня, — шепчет он сухими бледными губами, берёт её руки в свои: в его ладонях утонуть можно, они сухие и крупно трясутся. — Ань, посмотри на меня…

Она отрывает пустой взор от ног, и ей, кажется, никогда не приходилось столько сил прилагать, ей тяжело — но обнажённая до последнего нерва мольба в голосе её заставляет, и она смотрит.

Они с ним не похожи. Его волосы короткие, чёрные и прямые, лицо чуть вытянутое, глаза серо-голубые; он тоже выглядит моложе возраста, ему почти девятнадцать — хотя сейчас он кажется намного, намного старше. Горе давит на него тяжелейшим грузом, он не может абстрагироваться от него, как девочка, и она бы рада ничего не ощущать и дальше — но видит, как в его глазах ослепительным блеском прорываются слёзы, и сама ломается.

— Серёж… — то ли всхлип, то ли икание, то ли стон. — Мама… папа…

У него дрожат губы.

— Я знаю, знаю. Я… я бежал, как услышал, но… Посмотри на меня, Ань, посмотри на меня. Ты как? Ты цела?

Он поднимает руку, он касается пластыря у неё на щеке — там, где обработали рану — он содрогается всем телом. Аня хватает его за ладонь, сжимает обеими своими до боли, до потерянности в поглощённых мраком глазах. С ресниц падает первая слеза, затем вторая, и вот девочка разражается плачем — за всё, чего натерпелась в последние минуты. Серёжа вскакивает, наклоняется к ней и обхватывает за плечи, она обнимает его и утыкается ему в футболку, рыдает безудержно, так, что голос срывает.

Они не считают, сколько времени так проводят, но к ним подходит чужой человек в белом халате, предлагает чай. Серёжа, не выпуская Аню из объятий, отказывается, но его заставляют принять. Заставляют сесть. Заставляют слушать. Аня жмётся к нему, как дикий котёнок, и круглыми от страха глазами смотрит в пустоту.

— Авария произошла на пустой трассе, — говорит врач. У него низкий голос, бархатный. Такой может передавать плохие вести, чтобы люди не теряли окончательно рассудок. Серёжа не вздрагивает, но словно каменеет. Его лицо застывает. Доктор продолжает: — Из-за грозы упало дерево, и автомобиль въехал в ограждение. Елена была на переднем сидении…

— Она мучилась? — надтреснуто звучит вопрос.

— Нет. Она не могла и успеть что-то почувствовать. — Врач смотрит с сочувствием, но никакое понимание не пробивает возводимую преграду отчаянной боли. — Льва ещё оперируют… Аня была на заднем сидении и

--">