Марина Аницкая (Амарин Эарвендэ) - Онтологически человек

— Как был ты ретроградом, Вран, так и остался.

— Увы, — без малейшего сожаления сказал отец.

Нимуэ ощутила, как тяжелая ладонь легла ей на плечо.

— Позволь представить, — произнес Вран. — Эльфин. Мирддин. Керидвен.

Эльфин приветственно кивнул.

Второй названный, Мирддин, с заминкой повторил жест. Он выглядел копией Эльфина — минус мантия, минус невидимая броня, минус возраст. Графичная челка, водолазка под горло, штаны, ботинки. Набросок пером вместо картины маслом. Нимуэ с удивлением поняла, что, кажется, видит того, кто живет так же недолго, как и она сама. Это было очень странно.

— Я — Нимуэ, — сказала она в который раз.

Сидящая женщина дернула краем рта:

— Да уж понятно. — Что-то было не так с ее временем — спрессованным, концентрированным, спутанным, как клубок. Она казалась и младше, и старше всех присутствующих одновременно. Чего-то в ней не хватало или что-то, наоборот, было лишнее.

— Достопочтенная Керидвен — человек, — шепнула мать, отводя Нимуэ к креслу. — Со всеми вытекающими последствиями.

— Это какими, например? — громко осведомилась Керидвен.

Мирддин застыл. Эльфин вздохнул. Вран хмыкнул.

— Например, люди гораздо более ранимы. И нам следует это учитывать, — сказала мать.

Эльфин чудь заметным движением тронул Керидвен за локоть.

— Что такое человек? — спросила Нимуэ.

— Двуногое прямоходящее без перьев, — проворчала Керидвен, расправляя многослойные юбки. На большом пальце вспыхнул и погас рубиновый перстень.

У Нимуэ начинала кружиться голова. Их всех было слишком много. Слишком много для одного маленького места. Что-то ходило, сжимая крути, левиафаном под днищем лодки, отчего ясный летний день начинал казаться ненастоящим.

Она села, сложив руки на коленях, и попыталась отстраниться. Голоса отступили, но легче не стало. Ветер месил над озером облака, то сминая их в комья, то размазывая полосами. Было душно, как перед грозой.

Вдруг воздух дрогнул и разошелся, пропуская высокую седую женщину. Беседка будто рывком раздалась вверх и в стороны. Пространство и тишина заполнили собой все, одновременно разделяя и соединяя собравшихся.

Все встали.

Женщина обвела их взглядом. Зеленые глаза были самым ярким пятном на ее бледном лице.

— Привет вам — от меня и от Круга.

Она сделала плавный жест. Нимуэ поняла, что делает шаг вперед. Краем глаза она заметила, что Мирддин делает то же самое.

— Я — Рианнон, дети, — сказала женщина. — Всякая новая душа — это бесконечно драгоценное приобретение для Авалона. Единый, — что-то прошло тенью в ее голосе, как всегда у матери и отца при упоминании этого имени, — в своей непостижимой милости посылает их нечасто. Работа тех, кто послужил вашими проводниками сюда, почти закончена. Ваша работа начинается сейчас. Я надеюсь, что она не будет тщетной.

Рианнон протянула вперед руки. Нимуэ ощутила прикосновение — прямо над переносицей, там, куда обычно приходится контакт визора. Мир отодвинулся, став одновременно четче.

У Рианнон в ладони оказалась прозрачная чаша. Она протянула ее отцу:

— Вран.

— Я не вмешиваюсь в происходящее здесь ни словом, ни делом, ни мыслью, — тяжело произнес отец. Медленно, будто с усилием поднял руку — и бросил черное птичье перо в чашу — вертикально вниз, как дротик.

Рианнон повернулась к матери.

— Эйрмид.

Мать повторила формулу. Голос у нее чудь дрогнул. В чашу лег белый округлый камешек. От Эльфина достался коготь. Тон у него был хорошо поставленный, будто он тренировался.

— Керидвен.

— Что, и я? — Женщина усмехнулась краем рта.

— И ты, — без улыбки кивнула Рианнон.

Женщина сдернула с пояса ножичек, обрезала прядь волос и ссыпала ее в чашу. Слова ее звучали досадливо.

Чаша сомкнулась, превратившись в прозрачный шар. В нем, как в невесомости, плавали заключенные предметы. Рианнон опустила сферу на треножник в центре беседки.

— Пора, — сказала она.