Ярослав Маратович Васильев - Мир в огне

жену мастера Барабелла. Но мелочную неприязнь холила, при каждом удобном случае старалась поддеть не только ненавистную соперницу, но и её мужа. Услышав последнюю фразу и имя, о котором в роду Макесик говорить было не принято — как же, позор семьи, отказался от наследства и подался по слухам в наёмники, где и сгинул — тётка поспешила громко, чтобы услышала вся округа, закричать:

— А! Барабелл, да никак про твоего беспутного братца стало известно?

На запах скандала начали открываться окна, на порог нескольких ближайших домов вышли любопытные. Внезапно до этого молчавший сержант резко и громко бросил:

— Женщина! Не смей своим поганым языком касаться имени старшего центуриона Бэйрда.

Легат ледяным тоном добавил:

— Ещё раз оскорбишь старшего центуриона Бэйрда рода Макесик, прикажу дать тебе на рыночной площади плетей, — после чего уже нормальным голосом, но с какой-то скрытой тоской, снова обратился к мастеру Барабеллу. — Мы принесли вам скорбную весть. Ваш брат Бэйрд, старший центурион второй сотни лёгкой пехоты первого полка Тринадцатого легиона пал смертью храбрых, защищая город Ривертей. Иных близких родственников кроме вас у него нет, потому именно вам я должен передать последнюю награду вашего брата: золотой венок доблести.

Легат не успел договорить, а на улицу пришла тишина, было слышно даже гукающих где-то на крышах голубей. Соседи безмолвно замерли, стараясь не пропустить ни слова. Барабелл молчал почти минуту, стоя на пороге, безуспешно пытаясь сдержать выступившие слёзы. Наконец мастер справился с собой, сделал шаг назад и сдавленным полувсхлипом произнёс:

— Благородный дан, сержант. Прошу, проходите в дом.

Гостям пришлось немного подождать, пока почтенный мастер позовёт из кузни и лавки старших сыновей и отправит посыльного предупредить: сам он в мастерской сегодня не появится. Но, наконец, всё семейство расселось в большой трапезной. И первым заговорил Барабелл.

— От Бэйрда не было вестей почти тридцать лет. С тех пор как он разругался с отцом, отказался наследовать семейное дело и ушёл из дома. Позже до нас донёсся слух, что его видели в каком-то из наёмных отрядов на Южном соляном тракте. После этого отец запретил произносить его имя.

— Императору служат по-разному, — ответил сержант. — Ваш брат никогда не рассказывал о том, как именно он служил на благо Империи на дорогах наёмников. Думаю, не имел права.

Барабелл молча кивнул: если догадка верна, и Бэйрд действительно служил в особой службе канцлера — для семьи было безопаснее, когда все считали, что Бэйрд — отрезанный ломоть.

— Когда создавался наш легион, — продолжил сержант, — то в него позвали лучших. Ваш брат откликнулся. Я познакомился с ним в учебном лагере, где он стал нам вторым отцом. Если бы не ваш брат — многие бы не смоги отбросить прошлое… плохое прошлое. И стать достойными людьми.

— Я познакомился с вашим братом, — вступил в разговор легат, — когда меня назначили командовать полком. И скажу честно, без него я бы не справился. Год службы даже после Турнейгской военной академии слишком мало. Старший центурион Бэйрд стал для меня наставником и помощником. Когда хозяин домена Ахалл нарушил закон и поднял флаг мятежа, мы получили приказ вернуть земли под руку императора. Но предатель зашёл дальше, чем все думали. Он нанял людей Льда, чтобы те, пока наш полк вместе с ополчением готовится усмирить долину Ахалл, сожгли город Ривертей. Просто отступить на помощь осаждённому городу было нельзя — нас зажали бы с двух сторон. И тогда старший центурион Бэйрд вместе с добровольцами остался удерживать дорогу…

— Простите, — с тоской сказал сержант. — Я должен был остаться вместе с ним, вместе с остальными нашими… но вот, — показал он на раненую руку.

— Отогнав северян, мы поспешили обратно… но было уже поздно. Ваш брат и почти все храбрецы погибли.

— Бэйрд… Бэйрд… — только и смог ответить мастер, не стесняясь слёз, которые градом катились из глаз.

Дальше пошли взаимные рассказы о Бэйрде, но от предложения остаться на поминки легат с сожалением отказался. Объяснив, что его ждут неотложные дела.

Час спустя легат Булли постучал в дверь небольшого белого утопающего в зелени особняка в пригороде. Дверь открыл гладко выбритый мужчина неопределённого возраста — тридцать, сорок, а может и пятьдесят. Под стать был и тёмно-синий камзол неплохой ткани: он мог принадлежать и --">