Кира Гофер - Между молнией и вихрем

Между молнией и вихрем

Часть первая. Ось (осколок № 800008)

Глава 1. Ота

Сегодня Нербл сломал ее расческу. Нарочно сломал. Стоял, не мигая смотрел Оте в глаза, а пальцы его выламывали деревянные зубцы один за другим. Расческа беспомощно хрустела, сухой треск рассыпался по комнате, тыкался в бревенчатые стены, словно прятался, прижимался, искал защиты. Нербл возбужденно дергал носом, его серые глаза блестели нетерпением. Он явно ждал, когда Ота заплачет, когда начнет умолять. Ждал, чтобы увидеть, как она будет унижаться, просить и клянчить. Ждал, чтобы насладиться своей властью над ее вещами и, значит, над ней.

Ота молчала. Кусала губы изнутри, водила языком по болезненным припухлостям со вкусом крови. Не плакала и ни слова не сказала. А как хотелось! Как просились наружу слезы! Как рвался крик обиды!

Это ее расческа. От бабки осталась!

Не тронь!

Выломав зубцы до последнего, Нербл хрустнул в кулаке расческой, швырнул обломки на пол. Подождал. Ота застыла на пороге, стиснув зубы до боли, и сверлила его взглядом, которому позавидовал бы любой остро наточенный инструмент Эров-плотников.

Не дождавшись от нее ни слезинки, ни звука, Нербл процедил что-то про неблагодарную, прошел к двери, у порога зацепив плечом, да так сильно, что Оту отбросило.

Больно ударившись спиной о бревенчатую стену, она решила — хватит! Убежит! Убежит прочь из душного дома, от жестоких людей, от подлого Нербла, который все время на ней срывается! Чтоб ему из снежного зета́йна никогда не выйти! Или нет. Чтобы ему дожить до дня наступления лэ́йгана, когда вся природа начнет просыпаться от спячки, но без Нербла, потому что он бы умер прямо в тот день! Или чтоб ему тетка Нодра прямо сегодня мяса на ужин не положила, и тогда все бы увидели, что она им недовольна, стали бы коситься, шушукаться! Чтоб ему всю жизнь ходить мимо домов клана Эдов! А они — задиры, ни шага мимо не дадут сделать, чтобы тумака не отвесить или палкой не огреть… Чтобы на торгах в конце нивэ́йна, после сбора урожая, Нербл напился бы до беспамятства и свалился в огненный разлом! И никто бы его падения не заметил. А он бы зацепился за край разлома и, протрезвев от страха, звал бы на помощь. Но на торгах шумно, его не услышат. А когда он заревет от ужаса близкой смерти, из разлома рванет подземный огонь. Именно в этот момент рванет, не раньше и не позже…

Ота придумала еще много проклятий для Нербла, заслуживающего самой чудовищной участи. Даже устала. Когда злость утихла, она отлипла от стены, потерла сухие глаза. Поправила кофту, съехавшую с плеч после грубого толчка Нербла.

Давно ли они были детьми? Давно ли весело играли в фери-си? Она гонялась по двору за проворным долговязым мальчишкой, а он то петлял между рядов развешенного белья, заставляя ее метаться и уставать, то бросался соломой, останавливая ее, а сам отбегал подальше?

Все ушло, все исчезло. И вовсе перевернулось, когда прошлым нивэ́йном к Оте посватался один из старших Эсов-бумажников. Тетка Нодра отказала сватам. Стала к Оте суровей, а за ней и Нербл изменился. Обозлился, норовил задеть, обидеть. Бурчал, все чаще повторяя слова матери: «Неблагодарная. Пригрели, приютили, а она…»

Ота вышла в темный коридор, где, несмотря на жару снаружи, ощущалась сырость и прохлада. Двинувшись вперед, осторожно заглянула в приоткрытую дверь комнаты бабки Нинни. Комната была пуста, из нее как всегда пахло сухими травами и памятью о тех, кто таскается к клановой травнице. Ота отбежала подальше. Она очень боялась через эти запахи заразиться простудой или еще чем похуже.

Из кухни в конце коридора доносился приглушенный, но строгий голос тетки Нодры, командующей племянником, который и ведро с водой поставил не туда, и мешок муки раскрыл не тогда. Племянник приходился ей дальним родственником, но все же он и еще двое, занятые сейчас в поле, были ближе по крови, чем Ота, и явно милее по душе. Даже лопоухому, чье имя тетка всегда коверкала, она за ужином накладывала мяса больше, чем Оте.

Ота выбралась в тихий двор, под вытянувшуюся тень дома. Угадывалась близость вечера. В воздухе еще висела тишина, которую вот-вот разгонят голоса жителей, возвращающихся с работы в полях. Большая Звезда шла на закат, окрашивая редкие облака в серо-голубой. Трепетало на ветру высохшее за жаркий день белье. Оте поручили снять его и сложить в стоявшие невдалеке корзины, но --">