(Чемерица) - В тени Мискарканда (СИ)

Дождь лил как из ведра. Банри подняла фонарь повыше в надежде разглядеть местность, но все было без толку. Она могла видеть предметы внутри светового круга, но за его границей царила тьма. Девушка выругалась сквозь зубы, открыла крышку фонаря и затушила огонь. Стало немного лучше. По крайней мере, теперь она различала деревья и другие объекты в темноте, но никаких признаков айлейдских руин не наблюдалось. Банри скрипнула зубами и вернулась на Золотую дорогу. Проклятый мальчишка! Неужели так трудно было дождаться ее в городе или хотя бы путь указать поточнее?! Да и вообще, не надо было соглашаться на его уговоры. Хотя довольно трудно отказать ребенку, который просит помочь его матери.

***

Не далее как сегодня утром, не успела она повесить на окно табличку «Открыто», как в дверь поскребся парнишка лет двенадцати, судя по одежде – из крестьянского сословия.

– Ты знахарка? – выпалил мальчик, когда Банри впустила его.

– Я предпочитаю слово «целительница», – отозвалась девушка. – Или «лекарка» на худой конец.

Парень молчал, разглядывая ее с ног до головы.

– Ты правда умеешь?.. – с сомнением протянул он. – Я имею в виду – людей лечить.

Банри хмыкнула.

– Не волнуйся, умею. Что у тебя болит?

– Не у меня, – покачал головой мальчик и добавил, поколебавшись: – Ты слишком молодая…

Подобное Банри приходилось выслушивать практически каждый день, и она почти привыкла. Но, как оказалось, это замечание в исполнении сопляка, который младше ее лет на шесть, не больше, звучало обиднее, чем обычно.

– Ты пришел сюда за помощью, или решил тратить мое время зря? – резко спросила Банри. – Уж извини, но у меня найдется дюжина дел поважнее, чем стоять тут и слушать твои рассуждения о моем возрасте.

Мальчик покраснел и потупился, но потом поднял голову и посмотрел ей в лицо.

– Моя матушка очень больна, – тихо сказал он. – Отец послал меня за помощью в город…

Банри перевела дух. Итак, у нее намечался клиент. Скорее всего малоимущий, раз мальчик обратился в ее лавчонку, но все-таки. Не в ее положении было пренебрегать пациентами. Да и клятва, в свое время данная Маре, этого не позволяла.

– Что стряслось с твоей мамой?

Подросток так долго молчал, глазея на свои потрепанные сандалии, что у Банри лопнуло терпение:

– Ну же. В чем дело? У нее жар, лихорадка? Может, кровотечение?

– Она… Она говорит плохие вещи, – выдавил, наконец, пацан.

Девушка слегка растерялась.

– Заговаривается? – уточнила она и, когда мальчишка неопределенно пожал плечами, пояснила: – Ну, то есть говорит бессвязно, непонятно, отвечает невпопад, так?

Мальчик отрицательно покачал головой.

– Нет, она понятно говорит, только… плохие слова.

– Плохие? В смысле ругательства?

– Нет… Не ругательства. Не всегда. Она говорит плохие вещи… Страшные.

Банри потерла лоб, признавшись самой себе, что ничего не поняла, и деловито спросила:

– Когда это началось?

– В конце прошлого года. Перед самым Фестивалем.

– Когда?! Но сейчас уже месяц Середины года! Почему твой отец только сейчас решил за помощью обратиться?

Ребенок глянул измученными глазами и еле слышно сказал:

– Она раньше… только говорила… плохое. Иногда. А теперь еще и делать стала.

Совершенно уверенная, что не хочет знать подробности, девушка, тем не менее, усадила мальчика на табурет, присела перед ним на корточки и заглянула в лицо.

– Что именно она сделала?

Подросток обеспокоенно оглянулся на входную дверь.

– Ты никому не скажешь?

Банри покачала головой.

– Нет. Не имею права рассказывать, раз собираюсь лечить твою маму.

– Ладно… – прошептал парнишка, и принялся рассказывать: – Ранней весной у нас пропала овца. Сначала мы подумали, что кто-то пробрался в хлев ночью и выкрал ее, но в округе нет хищных зверей, и чужаки в нашей глуши редко появляются, да и Валун, наш пес, не лаял. Так что отец решил, что, может быть, вечером ее не загнали вместе с остальными, и на рассвете мы пошли ее искать. Мы… все утро проблуждали, дошли

--">