Лариса Анатольевна Львова - Неси меня, Белая (СИ)

получался - мороз превратил снег в сухую крупу с коркой наста. Я носилась по двору, разыскивая большую деревянную лопату. Может, если сгрести несколько сугробов в один, а потом облить водой из колодца... Ой, а где Машка? Девочка сидела на корточках возле крыльца рядом с собакой и словно клевала носом.

   - Машуня, ты замёрзла? - запоздалая вина сжала сердце под верблюжьим свитером и шубой.

   Псина легонько взвизгнул: да, замёрзла.

   - ...! Что вы тут делаете! - с крыльца обрушился грозный рык тёти Тани. - Халда! Девку вон заморозила! ...! Быстро домой!

   От псового благодушия не осталось и следа, громкий` лай заявил о солидарности с хозяйкой.

   - Снеговик... подарки... - слова почему-то застряли в горле, и я потянула подружку за обледенелую рукавичку.

   Дорога домой превратилась в кошмар: Машка так и норовила сесть прямо в снежную колею. Я встряхнула тщедушное тельце под слишком просторным пальтишком, попыталась растормошить. Беда! Девочка только запрокинула к небу обескровленное до синевы лицо.

   - Господи, помоги!

   А вверху только загадочные чернила небес да прекрасные и безразличные звёзды.

   - Ну-ка, дай её мне! - раздалось за спиной.

   Тётя Таня сграбастала Машку и заглянула мне в лицо.

   - Господи, помоги, - снова еле вымолвила я. Не от холода - от страха.

   - ...! - ответила женщина и зашагала с Машкой на руках. Потом крикнула, не оборачиваясь: - Догоняй!

   Тёмное Татьянино пальто стремительно исчезло в темноте, но и я припустила изо всех сил. В какие-то минуты мы оказались у наших ворот.

   Ко мне бросилась причитающая бабуля, но я вывернулась из её рук и ринулась за тётей Таней в избу Коршуновых. Соседи ошеломлённо вытаращили глаза на небывалое зрелище. Мгновение спустя Машка оказалась среди груды одеял на лавке возле печки - любимом месте отдыха отца.

   - Чё тако с ей? - спросила Анна Ивановна.

   - Та не привыкать, отлежится, - отмахнулся Семён Семёнович.

   В доме загрохотало - это Татьяна начала беседовать с родителями подруги. Бабушка силком вытащила меня из комнаты.

   Стихли бабулины обличительные речи.

   Тёплая пижама прилипает к телу, а толстенные шерстяные носки нещадно колют ноги. Перед глазами - запрокинутое лицо маленькой подружки. Холод по капельке вымораживает жизнь из тощего тела. Вот Машкина душа лёгонькой невесомой струйкой отрывается от посинелых губ и тает, поднимаясь к ледяным звёздам...

   Нет!

   Я сбросила тяжелющее ватное одеяло и подошла к бабушкиным иконам.

   Отче наш! Пусть Машка не заболеет и не умрёт.

   Она очень слабая, Отче наш. Ей не хватает витаминов. Нет, Отче наш, Машке и хлеба ... хлеба насущного не хватает. У неё нет своих игрушек. А ещё её ненавидят ребятишки в школе. Она никому не нужна...

   Из глаз и носа потекло. Я бухнулась на колени: может, так мои слова быстрее донесутся туда, где решается Машкина судьба?

   Отче наш! Земля очень большая, так неужели на ней не найдётся места для маленького воробушка Машки?

   Мне никто не ответил.

   Прости меня, Господи! Я научусь думать не только о себе.

   Наверное, вслух сказала, потому что из бабулиной комнаты раздалось суровое:

   - Встань с пола и ложись в постель. Безобразный поступок правят не молитвой, а добрыми делами, Ольга. Ложись, холодно очень.

   Серовато-жёлтый рассвет разлепил склеенные слезами ресницы. С трудом подняла пудовую голову. Машка?! А вдруг... Спрыгнула с постели и - через весь дом, порог, через огород, проваливаясь по пояс в сугробы, - в бедную и бесприютную избу соседей.

   Пусто и холодно. На лежанке нет даже одеял.