Лариса Анатольевна Львова - Неси меня, Белая (СИ)

class="book">    Подождит и перестанет

   В первый понедельник октября мы отпросились с последних уроков. Поедем в областную больницу к Машке. Её прооперировали. С заплатами на сердце она должна прожить долго-долго. В автобусе тесно, еле пристроили гигантскую сумку, которую Алёнка оберегала пуще, чем мать младенца. Подруга вчера вернулась из деревни, и мы решили побаловать Машку свежими продуктами. Алёнка хмурилась и кусала губы. "Волнуется", - подумала я. Сама тоже волновалась. Шутка ли: пять часов на искусственном кровообращении. Папа каждый день звонил врачу и узнавал новости: вышла из наркоза, сняли швы, разрешили встать. Полтора месяца девочка одна в больнице в чужом городе. А сегодня она к нам выйдет.

   В красивом холле Алёнка не выдержала:

   - Передадите сумку санитарке. Тяжёлая. Скажете, чтобы варенец в холодильник поставила. Творогу и сметаны там на всю палату. Я на улице подожду.

   Не успели ничего сказать, как подруга выбежала.

   - Психованная, - заключил Стас.

   Но по братишкиному носу и ушам угадывалось волнение. Они всегда краснеют. Тоже переживает Стасик, хоть и бодрится.

   Распахнулись створки двери, и медленно вышли две низенькие старушки. Одна была в синей пижаме с какой-то сеточкой на голове, другая - в длиннющем выцветшем халате. Коротко стриженные волосы торчали во все стороны.

   - Машуня ... - прошептал Стас. Всегда розовощёкий брат сравнялся лицом с бледно-салатовым покрытием стен.

   Где Машка-то? Я осмотрелась.

   Батюшки ... Воробей мой. Стойкий оловянный солдатик. Подружка ...

   Что-то сильно закололо слева, а в носу запузырилось.

   Мы со Стасом бросились к девочке и столкнулись сначала плечами, а потом и лбами.

   Санитарка заслонила Машку рукой и проворчала: "Поосторожнее. Пятнадцать минут на все разговоры. Не больше".

   Стас разулыбался, как негр в рекламе зубной пасты:

   - Какие строгие правила в больнице! А как вас зовут?

   - Ну, Валентина Ивановна. Пятнадцать минут. Распоряжение врача.

   - Конечно, только пятнадцать минут. Вот, позвольте, это вам за заботу о больных. "Рафаэлло". Хотя, наверное, никакая благодарность не возместит нервного напряжения.

   Я вытаращилась на брата. Он, как фокусник, извлёк из-под плаща коробку конфет, умудрился всучить злющей санитарке и за минуту достиг её полного расположения. Надзирательница благосклонно улыбнулась и уплыла за дверь.

   Мы рассматривали подружку. Щёки, конечно, сероватые и под глазами круги. Но губы уже розовые. И без того худосочная девочка истаяла, как льдинка на солнце. Зато дыхание ровное, нешумное.

   - Болит? - брат кивнул на складки халата.

   - Чему болеть-то? - хрипловато пробасила Машка так энергично и громко, что мы отшатнулись.

   Ожидали слабого шёпота, стонов. Операция на сердце всё-таки. Но и без того мальчишеский голос девочки обрёл полноту и зазвучал, как боевая труба.

   А серые глаза так и перебегали от моих к Стасиковым.

   - Машунь, тут тебе от Алёнки молочные продукты, мёд, от нас фрукты всякие. Много, на всю палату, - заторопился брат.- Мама курицу сварила.

   - Да здесь нас за поросят на откорме держат. Обжираемся. Ничего не охота.

   Девочка дёрнула бровкой и снова уставилась нам в глаза.

   - Дома всё хорошо ... - начала я.

   - Кристина? Малышка моя как? Кто с ней сидит? - подруга заметно заволновалась.

   Я заученно произнесла заранее обговоренную с родителями речь:

   - Тётя Аня взяла отпуск. Братья по очереди с Криськой сидят. Картошку выкопали, огород убрали.

   - Колька приезжал, то же самое говорил. Племяшка моя Регина уже головёнку держит, - похвасталась Машка. - Вот

--">