Сергей Эдуардович Герман - Гребаный саксаул (СИ)

Грёбаный саксаул

Сергей Герман.

«Армия не только школа боевого

мастерства, но и школа воспитания»

Л.И. Брежнев.

Таня на проводы не пришла. Не захотела. Зато заявилась бывшая одноклассница Маринка со своей кодлой и двоюродной сестрой из города. Сестра уже неделю жила у Маринки и когда я заходил к ней, пялилась на меня откровенно наглыми глазами.

Маринка сидела рядом со мной, под столом держала горячую ладошку у меня на ширинке, щебетала что-то ласковое, и когда я созрел для секса, как обычно включила динамо и сбежала.

Все гости уже были изрядно навеселе и, наверное, забыли о том, по какому поводу собрались. Я сначала был очень удручён этим фактом, но тут ко мне подсел Вовка Некрасов и мы с ним напились до положения риз.

Вовка был из интеллигентной семьи, его отец возил председателя райисполкома, мать работала товароведом. Это был большой минус в биографии и чтобы хоть как-то его восполнить, Некрасов разговаривал матом. При этом он вставлял в свою речь не матерные слова, а наоборот.

Напивались мы с ним стремительно. На душе уже было хорошо и легко, хотелось плакать. Но тут пришла моя мама. Сказала, что водки больше не даст. Некрасов куда-то вышел. Через пятнадцать минут вернулся, держа в руках бутылку мутного стекла.

- Вот! - Потряс он бутылкой, - «Спотыкач»!

Я спросил:

- Горит?

Разлитая на столе прозрачная жидкость полыхнула синим пламенем.

После первой рюмки мы с Некрасом заплакали суровыми мужскими слезами.

Видимо, на нас подействовал "Спотыкач"…

Гремел магнитофон:

Ты получишь письмо,

Как обычно, без марки солдатское

И прочтёшь торопливо,

А, может, не станешь читать.

Я чувствовал себя солдатом, отправляющимся на войну. Солдатом, за спиной которого Россия.

Всё опять испортила мама. Она зашла в комнату и встала на пороге. Характер у неё был нордический, помноженный на сибирские морозы. В бабку. Та прошла суровую и многолетнюю закалку советской властью. Не боялась никого и в свои восемьдесят совершенно не говорила по-русски.

В этом отношении я похож на неё. Несмотря на многолетнее проживание в Германии, я не очень-то говорю по-немецки. Но по другой причине.

Бабка не плакала, когда осенью 1941 года её с шестью детьми из тёплого обжитого дома выслали в Сибирь. Деда арестовали ещё раньше.

Мама, молча встав рядом со мной, сказала:

- Боже мой, видела бы бабушка, что её внук тряпка! Мне стыдно за тебя!

Я ответил, что если являюсь недостойным бабушки внуком, то моя нога в этот дом более не ступит, и хлопнул дверью. Но не сильно.

И ушёл

Но ушёл недалеко, ровно до бани на огороде.

Грохнула дверь за спиной. Я зажёг спичку. Качнулась нелепая, рваная тень. Огонёк добрался до пальцев, и я бросил на пол сгоревшую спичку. Темнота упала под ноги, но за несколько секунд я успел разглядеть лежащую на животе женщину. Это была Маринкина сестра. Её платье чуть задралось на заднице. Между пристёжкой и краем чулка матово светилась кожа.

Я подошел ближе, наклонился, содрогнулся от букета из запахов водки, крема и духов и запустил дрожащие пальцы под платье. Её кожа под трусиками была влажной, чуть шершавой на ощупь.

Девушка заворочалась в пьяном сне, что-то пробормотала.

Её губы были пухлые и мягкие, как вата и у меня возникло ощущение, что грызу потную поролоновую подушку.

В доме продолжал надрываться магнитофон:

Помнишь, как ты при всех,

Целовала меня на прощание?

Помнишь дым паровозный

И восемь коротких минут?

Страстной и знойной любви не

--">