Александр Геннадьевич Карнишин - Числа и числительные

сверху на телевизор. Кроссворд уже был разгадан, а программа пусть лежит там, где нужнее.

Перерыв закончился, на экране начался второй тайм.

— Ну, ребятушки, ну, не подведите! Вперед! — шумел, но не громко, Петр Тимофеевич.

Все разъяснилось, и ему было хорошо. Он съел две сосиски. В холодильнике лежало еще восемь. Сегодня был футбол, и играли наши.

«Можно еще Лёвке позвонить», — подумал Петр Тимофеевич. — «Ведь расскажу такое — не поверит. Скажет, что придумал специально».

— Ну, родимые! Продержитесь!

Три дня

Спал плохо.

Поезд шел всего одну ночь. В девять вечера он выходил и в восемь — уже в столице. То есть, тут не надо думать ни об ужине, ни о завтраке. Поужинал с народом перед отъездом — и в поезд. Выспался на своей верхней полке — и домой пить кофе.

Сначала было жарко и душно. Он разделся, хотя обычно в поезде, тем более «коротком», спит прямо в джинсе. Улегся под простынку, долго пытался заснуть, слушая пьяный бред соседей снизу и перестук колес. Потом вдруг сразу стало холодно: включили вентиляцию. Задуло, задуло, аж мурашки по затылку побежали, спускаясь все ниже и ниже. Вполголоса матюгаясь, он натянул сверху толстое шерстяное одеяло.

— Что, холодно наверху? — спросил кто-то из соседей.

— Сквозит что-то…

И снова стал стараться уснуть, потому что утром уже дома, а там же суббота, и что ее терять на дополнительный сон? Сосед снизу вышел в коридор, не закрыв дверь до конца. И исчез. Шли минуты, потом уже часы — нет его и нет, а свет из коридора светит прямо в глаза. И сквозняк из щелей в потолке купе.

Потом, наверное, все-таки уснул. Потому что проснулся в темноте и храпе с нижних полок. И жарко. Вентиляцию выключили, и стало невыносимо душно и влажно, как в предбаннике, когда еще не сухой или влажный жар и пар, и фигуры сквозь него, и обжигающее дуновение от веника, а до того, когда ты уже разделся, но тело еще не готово к теплу, и все равно как-то волгло все и мерзко.

Потом проснулся опять, уже под утро. Потому что вечером пил с провожающими много пива. И еще был коньяк. И водка. И опять пиво. Поэтому и проснулся. Натянул штаны, спрыгнул мягко между полками, сунул босые ноги в теплые ботинки и сходил, куда хотел. Потом проверил время: еще часа два ехать. Завтракать в поезде не буду, значит — спать.

Но тут откашлялся динамик, сообщивший, что пора вставать, потому что скоро уже приедем. И включили опять эту непонятно для кого написанную музыку с унылым повторением одних и тех же аккордов и сменяющим друг друга унылым же женским вокалом с повторяющимися словами.

Пришлось просыпаться.

Часы сообщили, что действительно пора. Пять минут — как раз одеться и выскочить в тамбур.

Вышел из вагона самым первым, кивнув проводнику на прощание, и пошел под морозным небом навстречу колючему ветру туда, где светились вверху крупно и ярко красные буквы «МОСКВА».

В метро тянулась очередь к кассам за билетами. Он прошел мимо, толкаясь, цепляя сумкой чужие одежды и вещи, под ругань и просто какое-то недоброе мычание, и ступил, наконец, на ступень эскалатора. Но внизу тоже было тесно. Суббота же! Откуда народ? Почему в раннее утро субботы в метро такая толкучка?

Весь в поту через полчаса он выбрался на воздух, с большим трудом влез во вторую маршрутку — первая оказалась наполненной до краев еще до него.

Доехал.

Вошел.

Включил свет и вдохнул застоявшийся воздух. Дома!

…И тут вдруг зазвонил телефон.

— Что случилось, Серёг? — услышал он голос начальника. — Ты в пробке, что ли? Почему не предупредил? Кстати, тут тебя ждут — ты же назначил встречу! Успеваешь? Нет? Такси бери!

Ничего не понятно… Какое такси? Какой начальник? Почему в субботу?

Но вбитая годами работы дисциплина заставила, бросив сумки у порога, бежать снова вниз, ловить «тачку», договариваться, нестись через полгорода на работу…

Офисный центр сиял огнями в утренних сумерках.

Суббота — рабочая, что ли? Ничего не понять с этими командировками. Всего неделю не был на работе — а они, вон, рабочую субботу сбацали…

Бегом мимо охраны, вперед, вверх, направо.

— Сергей Иваныч, здравствуйте, мы договаривались!

— На какой день?

— Так, на сегодня вы назначили!

Календарь на столе отсвечивал вторником.

— Не понял…

Весь день был, как в тумане. Что-то делал, с кем-то вел переговоры, кому-то улыбался и тряс руку, а в голове стучало: билет был на пятницу. Поезд идет --">