Хана Вишневая - О правых и виноватых (СИ)

Кас, поговорил, что он сказал? – а Кас чиркает зажигалкой и смотрит на огонь.

– Скажи, – фыркает, – ты действительно думала, что он меня послушает?

Это логичный и предсказуемый поворот. С чего Натаниэлю слушать того, кто в очень важный момент сам его не послушал?

– Знаешь, – Линн мечтательно улыбается, и эта улыбка выглядит странной на её измученном сером лице. – Только тебя он и послушает, Кастиэль.

Кастиэль не знает, что на это ответить, и, если честно, ему не хочется отвечать.

А вот смеяться – хрипло и нервно, как он не может себе позволить давным-давно – очень.

***

– Я, – говорит Натаниэль как-то зло. – Я переехал.

Кастиэль даже оборачивается – в смысле, чувак, ты что, со мной разговариваешь? – но рядом никого нет. Виолетт вышла из класса последней, а он что-то совсем затупил.

– А?

– От родителей, – старосте слова даются с трудом. – Я переехал. На съёмную.

– О, – на большее Кастиэля не хватает. Запястье Натаниэля отливает неприятной желтизной, но это значит, что синяк начинает сходить. А значит, так скоро будет со всеми синяками на его теле. А значит, это хорошо.

– Заведу кота, – лицо Натаниэля немного смягчается. – Назову Ангелом.

Кастиэль фыркает, словно оживает немного, словно его отпускает.

– Тогда белого покупай, – говорит насмешливо. – Ненавижу котов.

– А я – тебя, – это признание даётся Натаниэлю очень легко. И он улыбается, когда это говорит, много ли людей вообще улыбаются, произнося что-то подобное? Уголок губ Кастиэля дёргается вверх, когда староста продолжает говорить: – Но ты был прав.

Скорее луна упадёт на землю, скорее Амбер перестанет быть такой непроходимой дурой, скорее Армин бросит приставку и пойдёт в спортзал,

скорее Кастиэль шагнёт к нему, возьмёт за ещё болящее запястье, чтобы впечататься губами в губы просто потому, что это сиюминутное желание кажется настолько сильным, что он вот-вот сойдёт с ума,

скорее это случится сразу и в один момент, чем староста признает его правоту.

Но он смотрит на Кастиэля со спокойным выражением лица – и больше не улыбается.

Но он смотрит на Кастиэля – и может говорить и делать то, что чувствует.

Но он смотрит на Кастиэля,

и Кастиэль краснеет пятнами.

– Конечно, – голос слегка срывается. – Я всегда прав, – он отворачивается, и ему почему-то хочется умереть.

Но больше – убить этого, этого, этого, который знает всё лучше всех.

Этого, который признал, что он прав.

Этого, который,

о господи.

– Вряд ли, – Натаниэль почти смеётся, а потом – выходит, оставляя Кастиэля одного.

На стенах класса, в самых уголках под потолком собираются тени. Весь класс из-за закатного солнца кажется оранжевым.

Кастиэлю хочется, чтобы в его жизни никогда не появлялось этого старосты,

чтобы он не чувствовал себя таким идиотом,

таким безобразно и по-дебильному счастливым просто потому, что кто-то признал и поблагодарил его.

***

Кастиэль пытается смотреть на него без зубового скрежета, но это чёрта с два.

Кастиэль пытается не смотреть на него, но это получается ещё хуже.

--">