Эдуар Дюжарден - Лавры срезаны

гордости, важная и смешная! а теперь очаровательная и без подделок ; она подняла голову, белую и светлую в светлой белизне воздушных тканей ; и тонкое детское, женское тело, стройное, хрупкое и пухлое ; завлекающая улыбка, обещание ласк, томность, готовая отдаться в чужие руки ; поскольку в этот час, когда день ускользает и исчезает, как только он гаснет, начинается ночь, время любви.

— …О, мой друг… ваши легко

мысленные губы уносятся ветром…

И ее ладони ; и с ее ладоней через мои ладони и руки, и мое сердце, дымка, дрожь, жар, мука поднимаются до самых глаз ; колебания? к черту все это вечное уважение, и эту смиренную любовь, и прекраснодушные проекты, и запоздалую любовь, после долгих приготовлений, к черту уходы, отказы, к черту отказы, я хочу ее! и я смотрю на нее, на бледность ее тела, предвещающего радость, от которой я не откажусь ради какой-то мечты. Но она высвобождает свои руки из моих ; я отхожу на два шага ; она приближается ; кладет руки мне на плечи ; и, поскольку я опьянен и одурманен ею, она говорит…

— Приходите в субботу на праздник в “ Континенталь ” ; увидите, как я буду красива…

Да, еще бы…

— …Мне будет так грустно, если вы не придете ; и к тому же я окажу вам честь…

В самом деле…

— …Вы же принесете мне этот передник для костюма, не так ли?..

Для ее костюма?.. ах да, этот передник, эти деньги, которые я наобещал… совсем забыл… они нужны ей тотчас ; я обещал ; впрочем, и то хорошо ; ладно! Разделаемся с этим сейчас же…

— Если вы скажете мне, во сколько примерно это вам обойдется, Лея, и позволите мне переложить на вас заботу о…

— Я не знаю… это выйдет… самое большее… франков сто.

— Позвольте, я достану кошелек.

У меня в бумажнике есть купюра в пятьдесят франков, еще несколько луидоров в кошельке ; одни двадцатифранковые ; получится сто десять франков ; ладно ; три луидора и пятьдесят франков, вот, пожалуйста, на камине.

— Вы очень милы, — говорит Лея.

Она возвращается ко мне ; я доставил ей удовольствие ; все это дороговато ; но она будет довольна, а значит, мила со мной ; и, кроме того, так мне проще остаться с ней эту ночь, больше прав ; получается, я не могу доказать ей свою любовь, не отказав в ней? так нежно, так сладко, так хорошо любил бы я ее этой ночью, что это стоило бы всех разговоров и всех отказов ; конечно, если я сумею себя вести как следует, то лучше я останусь с ней, чтобы доказать истинность моей любви ; вот что нужно сделать ; и я говорю ей в волосы :

— Так что же, я могу остаться?

Ее большие глаза, ее большие удивленные глаза смотрят как будто с состраданием… что они говорят?

— О нет, не сегодня! прошу вас ; я не могу…

Как? не сегодня? не хочет?

— В следующий раз, обещаю вам… я не могу.

Снова, снова не хочет?.. не могу же я заставить… нет, не хочет.

— Лея, вы не хотите?

— Уверяю вас…

Зачем настаивать?

— Тогда доброго вечера.

Зачем я вообще спросил? почему я не держался принятого решения ; почему не ушел, как должно, сохранив свою честь?

— До свидания, друг мой.

Я целую ее в лоб ; ускользающие и невозможные наслаждения, смертельные и безнадежные наслаждения!

— Приходите в среду в три часа, — говорит она.

— Спасибо, с удовольствием.

И зачем это я хотел ею обладать? Увы, опять не выйдет. Нужно уходить ; мое пальто, шляпа.

— До встречи, — говорит она, — до среды, в три часа.

Берет подсвечник и открывает дверь в гостиную ; Мари здесь ; мы пересекаем вестибюль.

— До среды, в три часа, — говорю я.

Нет, больше я ее не увижу ; нельзя мне снова ее видеть ; зачем мне ее видеть? навсегда загублена любая возможность любви между нами… Моя милая, белая и прекрасная, незабываемая протягивает мне руку.

— До встречи.

— До встречи.

Она по-дружески улыбается ; на ее груди колышутся бледные ночные блики.

[1] © Даниил Лебедев. Перевод, 2017

--">