Олег Евгеньевич Григорьев - Птица в клетке

участки. Только 8 мая 1992 года поэт, член ПЕН-клуба, за полгода до смерти принятый в Союз писателей, был наконец похоронен на Волковом кладбище в Петербурге. А до того
состоялось отпевание в церкви Спаса Нерукотворного Образа на Конюшенной площади — той саI I В шестнадцать
мой церкви, где отпевали
I I лет Олег Григопогибшего Пушкина.
II рьев написал
I I четверостишие,
сейчас известное чуть ли не каждому, — про электрика Петрова, который
«намотал на шею провод». Многие поражаются, узнав, что у этого стихотворения есть автор. Давно и основательно оно вошло в фольклор и
фиксируется в фольклорных сборниках.
г Знаменитые «бандитские» стихи, которые с таким вожде­
лением пересказывают друг другу мальчишки и девчонки (а
вслед за ними и взрослые), на самом деле имели свою «лите­
ратурную» предысторию. Они во многом пошли от стихов и
«страшных» рассказиков Олега Григорьева — особенно после
выхода в 1971 году его первой детской книги «Чудаки».
Книгу составили стихи и «страшилки», писавшиеся в шес­
тидесятые годы. Едва появившись, они становились классикой,
ибо оказались написанными блестящим, афористичным эзопо­
вым языком советского (вернее — антисоветского) подпольщика:

— Ну, как тебе на ветке? —
Спросила птица в клетке.
— На ветке — как и в клетке,
Только прутья редки.
Талант Григорьева был в чем-то сродни таланту Аркадия
Райкина: поэт немедленно вживался в ту маску, которую на­
девал, являя миру многообразие столь знакомых нам персо­

ВОСЛЕД УХОДЯЩЕЙ ЭПОХЕ

11

нажей — маленьких и взрослых подлецов, трусов, жадин, ху­
лиганов и просто равнодушных.
Действительно, между детьми и взрослыми в стихах Гри­
горьева трудно провести границу, да и сами стихи трудно под­
даются делению на детские и взрослые: здесь мы следуем
скорее традиции, сложившейся при публикации его детских
книг и самому авторскому отбору. «Взрослая» обращенность
детской поэзии Григорьева сделала его широко популярным
прежде всего в родительской среде, а парадоксальность поэ­
тического мышления — в детской.
Разговоры об этой парадоксальности зачастую заставля­
ют возвращать Григорьева в школу Хармса, обэриутов. Это
не совсем так. Обэриуты «доводили» литературный абсурд до
жизни, утверждая его как реальную эстетическую категорию.
Григорьев жизнь доводит до абсурда, обнажая низовую эсте­
тику ее реальности.
В чем действительно явно прослеживается связь между
Григорьевым и, скажем, Хармсом — так это в их театральности,
поэтической буффонаде, в многочисленных сценках, диало­
гах, в «школьном театре». Но и тут речь идет о более глубокой
традиции, которая заденет и Козьму Пруткова с его высоко­
мудрой афористичностью, и А. С. Шишкова с его «разговор­
ными» детскими опусами, — и уйдет в фольклор, в лубок, в
раешник народного театра.
Фольклорность стихов Григорьева способствовала тому, что
их тотчас взяли на вооружение подростки: стихи оказались в
центре «юношеского фольклорного сознания семидесятых годов»,
по выражению Марины Новицкой, фольклориста и собирателя
«бандитских» куплетов. Григорьев интуитивно уловил и
сформулировал накопившийся в обществе идиотизм («игрой в
идиотизм» назвала Лидия Яковлевна Гинзбург художественные
поиски митьков, которым по духу близки и искания О.Григорьева) — тот идиотизм, что на разных уровнях стал результатом и
выражением тоталитарной государственной системы.
В те же семидесятые годы вошли в фольклор герои не­
давно написанных литературных сказок — Незнайка, Чебураш­
ка, крокодил Гена. Тогда же, в 1973 году, впервые появился
на телеэкране легендарный Штирлиц.
Многим анекдотам о Штирлице, садистским куплетам и
стихам Григорьева в равной степени присущи словесный и
смысловой абсурд, «недоумочность» и дебильность героев —
все то, что на самом деле являлось достаточно точным отра­
жением реальности. У такой макаберности широкая амплиту­
да — от каламбура до апокалиптического видения.

ВОСЛЕД УХОДЯЩЕЙ ЭПОХЕ

12

Анекдот:
Штирлицу угодила в голову пуля. «Разрывная», — сообразил
Штирлиц, раскинув мозгами.
Куплет:
Девочка в поле гранату нашла.
«Что это, дядя?» — спросила она.
«Дерни колечко!» — дядя сказал.
Долго над полем бантик летал.

Григорьев:

Бомба упала, и город упал.
Над городом гриб поднимается.
Бежит ребенок, --">