Людмила Захаровна Уварова - В каждую субботу, вечером

друга, и по-прежнему казалось, зубов у него слишком много.

— Вот что, — сказал он. — Разговор о погоде и еще о том деле, с которым я пришел к тебе, продолжим после. Согласна?

— Как хочешь, — ответила она.

Он взглянул на свои часы.

— Ты когда кончаешь?

— В начале седьмого.

— Давай встретимся после работы. Идет?

— Идет.

— Я тебя буду ждать в половине седьмого, в кафе «Арктика», знаешь, на улице Горького?

— Знаю.

Он встал.

— Стало быть, в половине седьмого.

Он знал, Туся наверняка провожает его взглядом, и, должно быть, потому старался держаться особенно прямо. А впрочем, он выглядел все таким же стройным, затылок аккуратно подстрижен, пиджак модный, с двумя разрезами по бокам. Только, может быть, слегка пополнел, как ни говори — годы…

2

Асмик любила повторять:

— Все в мире жаждет перемен, а я люблю постоянство.

Но фраза эта никого не могла обмануть. Асмик была понятной, вся как на ладони. Санитарки и сестры в больнице называли ее «простая».

Однажды, когда ей было лет двенадцать, она влюбилась в управдома. Это была самая первая ее любовь, которую, как известно, полагается помнить всю жизнь. Управдом был отставной военный, он так лихо скрипел ремнями, сапоги его так искрились и блестели от ваксы, что сердце Асмик то падало, то вспрыгивало к самому горлу.

Она старалась попадаться ему на глаза, а встречаясь, краснела, растерянно лепетала:

— Здравствуйте…

Управдом был очень занятой, вечно носился по этажам большого девятиэтажного дома, ругался с малярами, с водопроводчиками, нещадно стыдил неисправных квартиросъемщиков и ровно никакого внимания не обращал на Асмик.

Безответная любовь наскучила ей, и она разлюбила управдома.

Она была некрасива — толстая, неуклюжая. К тому же одевалась на редкость безвкусно. Над ней посмеивались, а она наперекор всем считала себя по-своему привлекательной.

В минуту откровенности признавалась подругам:

— Если вглядеться, то я красивая. Что, нет, скажете?

Глаза ее блестели, щеки рдели румянцем, курчавые волосы шапкой стояли на голове. Подруги удивленно соглашались:

— Правда красивая…

Еще в школе она охотнее дружила с мальчишками, чем с девочками. С мальчишками было проще, никогда ни сплетен, ни зависти, ни мелких обид.

Начиная со второго класса она подружилась с Сережей Мальцевым, соседом по парте. Оба они терпеть не могли географию, но до одури зачитывались книжками о путешествиях и дружно мечтали о том, что когда-нибудь, в один прекрасный день, в их жизнь ворвется что-то интересное и неожиданное. Они не знали, что именно это будет. Им просто хотелось перемен.

И еще и Асмик и Сережка неохотно ездили в пионерский лагерь.

Там все заранее известно. Утром полагается вставать на линейку и потом отправляться в лес и петь бодрые песни, и вожатый всегда организовывал одни и те же надоевшие игры, и каждый день постылый компот из сушеных фруктов, а вобла когда-нибудь, раз в неделю, и вообще тоска зеленая!

Напрасно Асмик много позднее утверждала, что любит постоянство. Ей, как вообще всем людям, тоже была присуща тяга к переменам. Какие бы они ни были.

Так, она, например, неизвестно почему, разлюбила книги. Сережка, тот читал все свободное время, а она признавалась:

— Только начну читать, и сразу же до того спать захочется…

Сережка удивлялся:

— Даже если Дюма читаешь? Даже если «Три мушкетера»?

— Все равно, — безнадежно отвечала Асмик.

Сережка был закадычный друг, но истина была дороже. И не хотелось лгать другу. Даже в самом маленьком.

Когда они учились в старших классах, ей показалось, она любит его. Не просто как товарища, а сильнее, как-то по-другому.

Сережка относился к ней чисто дружески.

— Ты, Асмик, свой парень, — говорил он.

Она старалась принарядиться, надеть новое платье, чтобы он заметил и похвалил.

Он замечал сразу.

— Сейчас бы тебя нарисовать — одно удовольствие.

— Правда? — расцветала Асмик.

Сережка отвечал с серьезным видом:

— Истинная правда. И главное — очень просто.

— Что просто? — удивлялась Асмик.

— Рисовать тебя. Потому что ничего не надо, ни таланта, ни уменья, один только циркуль…

И рисовал в воздухе круги, один за другим.

А она не обижалась. Она была от природы оптимистична и незлопамятна.

«Он привыкнет ко мне и полюбит, — размышляла она. — А --">