Анна Юльевна Броделе (Неизвестный автор) - Верность

Нет, для председателя ты, конечно, молод!

А Юрис, уловив Ингин взгляд, серьезно сказал:

— Я, правда, тут председателем только первый год… вернее — несколько месяцев.

— А мне показалось, что вы шутите, — пробормотала Инга.

Вот-вот над лесом должен был явиться краешек солнца. Они ехали мимо поросших кустами и белыми березами склонов, мимо лугов, где на пестрых цветах и сочной траве сверкала тяжелая серебряная роса. Из темно-зеленой ржи выпорхнула какая-то серая птица. Вдруг за песчаным пригорком с несколькими сосенками, точно иззелена-багряная, наполненная до краев чаша, засверкало озерко. А за ним на другом берегу загадочной, темно-темно-зеленой стеной встал ельник.

— Как тут красиво! — вырвалось у Инги.

— Здесь начинаются наши владения, — сказал председатель. — Кстати, в этой лужице много рыбы.

Они въехали в густой еловый лес, и их обдало сырым, острым запахом мха. Под густыми ветвями еще царила тьма.

Так вот она, твоя далекая, чужая сторона, из-за которой ты так долго ломала себе голову, не зная, как поступить. Ведь такие вопросы сразу не решаются. То тебя окрыляли воодушевление и твердая решимость, то одолевали скептические мысли: а что, если окажется слишком трудно и ты не выдержишь одиночества сельской глуши, вдали от привычного города, а что, если начнешь жалеть? Человека, конечно, не привяжешь — в любое время он может уложить чемодан и вернуться туда, откуда приехал. Но все ведь зависит от характера. У иной девушки, пускай ей только двадцать лет, уже развито сознание долга и то, что называют чувством собственного достоинства. И для нее было бы немыслимо через месяц или два снова потащиться с вещами на автобус, со сконфуженной улыбкой позвонить у дверей рижской квартиры и сказать удивленной матери:

— Ну, вот я опять дома… вы все-таки оказались правы — не выдержала.

Почти то же самое пришлось бы повторить и в комитете комсомола.

О нет, это было бы не похоже на тебя, Инга! Ты лучше посмотри, какие могучие ели вздымаются по обе стороны дороги. Смотри, вот вдали перед тобой уже занимается заря — значит, лес скоро кончится. И разве это не чудесно, что вот-вот перед твоими глазами откроется совсем новый, еще невиданный пейзаж, и ты еще не знаешь — будет ли это холм или долина, густое ржаное поле или цветущий луг, или, может быть, опять маленькое иззелена-багряное озеро? Лужица…

Но где ты все же остановишься? Гостиницы ведь там нет. И ни одного знакомого. Может, и не всегда хорошо поступать по-своему, может, иногда лучше послушать мать и отца, когда они советуют: «Сперва съезди и осмотрись, а уж тогда решишь». Но на то человек и молод, чтобы ответить: «Чего мне осматриваться? Я решила — и еду!»

И вдруг лес кончился. Только что показавшееся солнце затопило весь мир сверкающим светом. Свет этот обнимает, ласкает и греет, сердце захлестывает теплая волна, — ты не знаешь отчего: то ли от жизнерадостности, которая пронизывает тебя, то ли просто оттого, что ты молода.

Инга! Или, может, ты чувствуешь, что это правильно и хорошо, что ты сейчас на опушке темно-зеленого елового бора, в котором только начинает легко шуметь утренний ветер, просыпаются птицы и на ветках сверкает обильная роса? Может, именно там, в этой серой кучке домов на пригорке, вокруг которого простираются поля, ты и найдешь свое место?

Да, так непременно будет, так должно быть. Выше голову, Инга, ты приехала домой!

За поворотом дороги молодой председатель остановил лошадь и махнул рукой в сторону окруженного густыми деревьями дома из красного кирпича:

— Сельский Дом культуры… Там и ваша библиотека.

Инга засуетилась:

— Большое спасибо, что подвезли, — и, собираясь слезать, протянула председателю руку.

— Погодите, — остановил ее тот. — Как ты думаешь, Смилдзинь, если мы девушку подвезли, так не должны ли и жилье ей подыскать?

— Вот не знаю, это уж посложней, — проворчал старик.

— Надо бы где-нибудь поблизости, — продолжал Бейка, что-то обдумывая. — Сермулисы не согласятся — не такие они люди… Можно было бы в «Апшукалнах», но мне не хочется, не понравится вам… Погоди, погоди, может, попробовать… Послушай, Смилдзинь, поворачивай к Себрисам!

— Но! — воскликнул Смилдзинь, дернув вожжи, и лошадь свернула налево, на узенькую дорогу, по одну сторону которой тянулось заросшее сорняками овсяное поле, а по другую — залежь, пестревшая белыми и желтыми ромашками.

Дорога --">