Александр Дмитриевич Зеленов - Призвание

забронзовевших, он, Александр Ильич, увидел в местном музее, где каждому отводилась отдельная комната.

Довелось ему побывать и в новом здании училища, на приемных экзаменах.

Ребят среди поступавших было немного, почти одни девушки. Карандаши все держали еще неумело, в щепоти. Он всматривался в их молодые и напряженные лица — и сладким забытым сном представлялось все это, вся обстановка — и натюрморт, и шуршание карандашей по бумаге в сосредоточенной тишине, и робкие взгляды мельком на незнакомого посетителя…

Неужели и сам он когда-то был вот так непростительно молод? Вот так же сидел над рисунком в напряженном волнении и беспокойстве, будто решался вопрос о его жизни и смерти, а не вопрос поступления в училище?..

Отошла, отзвучала молодость, время мечтаний и светлых надежд, сокровенного ожидания чего-то волшебного, сладкого, тайного. Теперь уж другие сидят за мольбертами, это им, молодым, нести эстафету дальше…

Что ж, исполать вам, мои молодые друзья! Вы пришли, чтобы исполнить то, что не было суждено исполнить многим и многим из их поколения в то суровое, сложное, неоднозначное время. Так не забывайте ж о них, о их трудном, тернистом пути, будьте достойны их светлой памяти!..

Промелькнувшие эти несколько дней так начинили его впечатлениями, что надобно было в них разобраться как можно быстрее.

Что ж, он может гордиться: он был свидетелем золотого века этого удивительного искусства, одного из чудес революции, видел и знал первых его мастеров, учился у них. Но он оказался свидетелем и упадка его. Это искусство было истинным чудом, пока мастера ощущали себя творцами, и оно перестало им быть, как только его столкнули на путь ремесла…

Все эти мысли и впечатления были должны во что-то со временем вылиться.

Надо было еще и еще все обдумать. Его ведь тоже нередко одолевали сомнения, что мало сказать одну голую правду, ведь и правда, кричащая не вовремя и не у места, дура, как говаривал старый художник Норин, а надо выбрать еще и время, чтоб для правдивого слова сложились условия.

Эти условия сложатся, обязательно сложатся. Ту правду, которую знают люди, невозможно скрывать без конца. Но только надо не ждать, когда такие условия кто-то создаст для тебя, а каждому надо их создавать самому. Создавать каждый день, каждый час, невзирая ни на какие препятствия…

В этом, возможно, и есть главная сложность жизни.

Москва — Иваново — Палех — Москва

1981–1987

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Примечания

1

По техническим причинам разрядка заменена болдом (Прим. верстальщика)

(обратно)

2

Таблетка — одна из заготовок для росписи темперными красками наряду с пластинкой, коробкой, шкатулкой, пудреницей и пр. Имеет круглую форму.

(обратно)

3

Тимпан — внутреннее поле фронтона или стены с живописными украшениями.

(обратно)

4

Акафисты — здесь многофигурные иконы с «клеймами», иллюстрирующие деяния и события из жизни Христа, богоматери и святых.

(обратно)

5

Клеймо — отдельная часть многофигурной иконы, повествующая об одном из деяний святого.

(обратно)

6

Лещадка — один из уступов «горки», ее деталь.

(обратно)

7

Доличное — все то, что на иконе пишется до лиц, то есть пейзаж, одежды и прочие околичности.

(обратно)

8

Фрязь, или фряжский пошиб (письмо), — манера писания икон, в которой эклектически сочетались особенности иконописных приемов с живописным стилем позднего академизма и реализма.

(обратно)