Зигфрид Ленц - Хлеба и зрелищ

Зигфрид Ленц Хлеба и зрелищ

На этот раз победит не он. Напрасно было выставлять его, дурацкая идея Виганда. Чтобы прийти первым, ему надо пробежать дистанцию меньше чем за тридцать минут, повторить свой прежний рекорд, а это ему не удастся, никак. Он самый старый из восьми бегунов, которые ждут на старте, готовясь к финальному забегу. Медленно стягивают они с себя тренировочные костюмы, стремясь до последней секунды сохранить тепло, согревающее мускулы. А вот и солнце! Под его лучами вспыхивает мокрая от дождя трава, на гаревой дорожке сверкают лужицы, но ветер не успокаивается, порывистый ветер, который обрушивается на крышу трибун и с самого утра мешает состязаниям.

Нет, на этот раз Берт не победит, даже не войдет в первую тройку; Хупперт, несмотря на растяжение ахиллова сухожилия, имел бы больше шансов, однако они выставили Берта вместо Хупперта — так пусть же он потерпит поражение!

Берт делает несколько шагов по газону, потом совершает долгую пробежку, широко и свободно работая руками; вот он смотрит в мою сторону, на трибуну, но не узнает меня. Неужели он меня ищет? Ждет, что я встану и махну рукой, словно ничего не произошло?..

Растерянная улыбка застыла на его измученном лице, он приглаживает свои редкие волосы, кладет руку на затылок и обводит взглядом трибуны. Да, он стар, слишком стар для этого забега и уже сейчас, до старта, выглядит как побежденный. Он чувствует, что его выставили в последний раз, знает, что в следующем году не возьмут даже запасным — пусть же прощание его будет горьким!

Продавцы в белых куртках, торгующие конфетами, сосисками и содовой водой, занимают место в проходах; билетеры становятся впереди, а внизу, на газоне, секундометристы уже подняли руку в знак готовности. Стало так тихо, что слышен шелест флагов на противоположной стороне трибуны, а что может быть страшнее тишины перед стартом, этого напряженного и вымученного безмолвия, которое ничто иное, как самое сильное проявление беспокойства, всегда одинакового?

Старт бегу на десять тысяч метров даст Ларсен. Он маленький, толстый; в красный куртке стартера похож на редиску; глядя на него, никак нельзя себе представить, кем он был, нельзя себе представить, что он установил два мировых рекорда по бегу, один — в знаменитой эстафете восемнадцать лет назад. Сейчас он вразвалочку прогуливается за линией старта, держа в обеих руках по пистолету. Он смотрит на бегунов, которые неторопливо выстраиваются, ждет, пока они не повернутся и не встанут на старт.

Нет, Берт не придет первым, мне не придется писать статью о нем, ни сегодня, ни когда-нибудь еще. Берт Бухнер не станет новым чемпионом Европы по бегу на десять тысяч метров. Так кто же, если не Берт, кто из восьми спортсменов, которые ежатся под порывистым ветром и ждут выстрела стартового пистолета? Может быть, Хельстрём? Он победил в предыдущем забеге, не исчерпав своих возможностей; легко, равномерно и мягко бежал он по дорожке. ДА, он бежал так же легко, как его великий земляк Гундер Хэгг. Хельстрём вполне может добиться победы. Так же, как и Оприс, курчавый румын: в прошлый раз он пробежал эту дистанцию меньше чем за тридцать минут. А может быть, первым придет Сибон, английский спортсмен, отец троих детей? Не исключено, что победит Массо, долговязый и смуглый, у итальянца тоже есть шанс. Да что там говорить, у всех есть шансы! У датчан, которых принимают за близнецов, и у швейцарца; даже у Мегерлейна по сравнению с Бертом больше шансов. У других все неопределенно, только с Бертом все ясно. Ясно, что этот бег не может принести ему ничего, кроме поражения.

На противоположной стороне стадиона перед предпоследней прямой, где соревновались в метании ядра, установлен рекорд: мне видно отсюда, как ядро, пролетев почти на полметра крайнюю отметку, ударилось о землю; да, наверно, установлен новый рекорд: быстро работают судьи, торжественно и тщательно измеряют они стальной рулеткой расстояние от края круга до места падения ядра, а спортсмен, поляк, узнает результат. Вот он --">