Шандор Тар - Рассказы

Тар Шандор Рассказы

Шандор Тар

Рассказы

Несколько слов о Шандоре Таре

Сначала - о Шандоре Таре как человеке. Мне почему-то кажется, он быстро сошелся бы с Венечкой Ерофеевым. То есть, пожалуй, не с ним самим: для этого я думаю - он недостаточно пьет. Но факт, что общих знакомых у них было бы очень много. Да что было бы: у них и сейчас - очень много общих знакомых.

Теперь - о форме. Шандор Тар - новеллист. Новелла - это не то, что модная нынче малая проза. Малая проза - это, во-первых, нечто короткое, а во-вторых, нечто неопределенное, что угодно. Новелла же - это, во-первых, нечто короткое, а во-вторых, это Чехов. Если бы подобная фраза имела смысл - а смысла она почти не имеет, - то я бы сказал: в Венгрии сегодня лучший новеллист - Шандор Тар (ну, и еще один наш коллега, Адам Бодор).

Теперь - о его героях. Шандор Тар много пишет о так называемых (как раньше часто - не от великого ума - выражались) "маленьких людях", о рабочих, о работягах. Если бы он к тому же умел врать, то легко стал бы знаменитым социалистическим реалистом. Но врать Шандор Тар не умеет. Как любой настоящий писатель, Шандор Тар пишет о тебе и обо мне.

Теперь - о душе. Венгерская душа не так широка, как русская. Вообще-то я понятия не имею, какая у них ширина. Про русскую душу говорят, что она ужас как широка, она - самая широкая в мире, шире самого мира, она - balshaja (это слово, как и эти скобки, я написал по-русски); а насчет венгерской - не знаю.

У нас 250 километров считается много; я живу в Будапеште, Шандор Тар - в Дебрецене, значит, мы живем далеко друг от друга. Но иной раз представишь себе: сидит в далекой дебреценской комнате человек и пишет новеллу... о тебе и обо мне.

Есть люди, которые не умеют рассказывать о себе. Поэтому за них должен говорить тот, кто умеет.

Петер Эстерхази

Медленный товарняк

Папа, мы бедняки?

Можно и так сказать, сынок. Не самые что ни на есть, но, в общем, бедняки.

А почему?

Почему - я и сам не знаю.

Потому что другие воруют?

Что воруют?

Не знаю... Тиби Карас говорит: вы, говорит, голытьба, вы такие нищие, что у вас мыши с голоду дохнут.

Дурень он, твой Тиби Карас.

И что я до того тощий, что, если моргну, у меня с пениса кожа слезет.

Скажи Тиби Карасу, что я его поймаю и задницу ему надеру. И по морде отхлещу. Чтобы он, паскуда, думал, что говорит.

Отхлещешь? По морде?

Отхлещу. Таких подонков истреблять надо, чтобы от них и запаха не оставалось. А ты с ним разговоры не заводи!

Я не завожу. Он сам заводит.

А ты отойди.

Так он вдогонку кричит.

Не слушай. И вообще в его сторону не смотри.

Если ты по морде его отхлещешь, это здорово. Только чтобы другие тоже видели, ладно?

Ладно.

А когда ты его отхлещешь?

Там посмотрим. Давай пока не будем об этом.

Давай не будем.

Мы, конечно, не богачи, но кусок хлеба у нас всегда есть. И одежда у тебя не хуже, чем у других. И в школу ты ходишь, верно?

Верно.

Я никого не грабил, не воровал, как другие. Твой отец все честным трудом заработал. Квартира у нас тоже есть. У иных людей и этого нет. Верно?

Верно.

А ты совсем не тощий. Как и я. Просто комплекция у нас такая. И знай, у тебя будет все, что надо, даже если мне ради этого подохнуть придется. Вот увидишь... Про меня он - ничего не говорил?

Н-нет.

Я ведь не виноват, что калекой стал, ты сам знаешь. И все равно я не хуже других. И тебя могу обеспечить. Вот ты скажи, тебе приходится голодать?

Нет.

Ну вот.

Не плачь, папа.

Да не плачу я. Просто вывел меня из себя этот подонок.

Нервы у тебя ни к черту, да?

Да, ни к черту.

А что такое - пенис?

Ничего. Глупости. Не слушай, что это трепло, эта свинья жирная говорит. А главное - не повторяй.

На мальчике было коричневое поношенное взрослое зимнее пальто; расстегнутое спереди, оно сползало с плеч и висело почти до земли, закрывая штаны. Ковыряя грязным черным ботинком песок, он ел мороженое. Отец, прислонившись к стене, держал, опустив себе на ногу, аккордеон. Другая его рука была в кармане синей телогрейки, на шее - клетчатый шарф, на голове шапка с небольшим козырьком. Они стояли на маленькой обшарпанной станции, ждали поезда. Отец поворачивал туда-сюда худое небритое лицо и шумно втягивал сквозь зубы холодный воздух. Он умел это делать по-разному: чаще всего он как будто произносил: чи-из, а иногда: чекк или цапп; все эти звуки мальчик давно изучил; после еды отец ковырял в зубах спичкой, время от времени произносил: чапп, и что-то проглатывал. Еще он говорил иногда: чам-чам, --">