Борис Андреевич Губер - Известная Шурка Шапкина

распределял их по работам, кого посылал возить навоз, кого - пилить дрова в березовой роще. Из конюшни выводили лохматых, плюшевых лошадей, запрягали их в розвальни, испачканные примерзшим навозом. Девки гуськом тянулись по тропочке к подвалу, перебирать загнившую картошку... Недавние сумерки сменялись желтоватым утром. Начинался новый хлопотливый день.

И так же, как прежде, весь день проводил Чубаров на ногах. Он, вслед за нагруженными возами, роняющими на дорогу влажные ошметья, выходил в поле, спускался в подвал, где приторно пахло брожением, заглядывал и в рощу - слушал визг пилы и грел руки над костериком, который пильщики разложили на толстом березовом пне... Но за всем этим простым, привычным, насквозь знакомым таилось нечто новое, придававшее всему новый, необычный смысл.

Войдешь, например, в людскую, пахнет навстречу махорочным дымом - и сразу вспомнишь длинный, опустевший, прокуренный коридор. Начнется метель, замелькают, завьются на ветру белые хлопья, и встанет перед глазами окно, двойные рамы, уездная улица... Даже елки в лесу, и те своей тугой зеленью похожи на гирлянды, висящие под недавно побеленным потолком...

А посреди всего этого - она: оранжевый полушубок, снег на косынке, блестящие, сощуренные в смехе глаза.

III

Чубаров помнил о ней постоянно, вернее он постоянно ощущал в себе какой-то образ ее, смутный и неопределенный. Напоминало о ней все - и снег, и дым, и стук каблуков конторщицы Ксении Васильевны, когда она подходила к Чубаровскому столу с ордерами на подпись... Но, в то же время, Чубаров никогда не думал о ней вплотную - никогда не загадывал даже, придется ли им еще свидеться. Ему казалось, что достаточно увидеть ее еще раз, или попросту припомнить, как следует, и пережить ее смех и свой дурацкий вопрос "почему же собственно известная?", - чтобы тут же, на месте, помереть от нестерпимого стыда... Это состояние продолжалось долго. И кто знает, во что бы вылилось оно, если б Чубаров однажды случайно не встретился с Терентьевым.

Солнце скользило по чистому латунному небу, падало за черную, глухую стену леса, - и от леса, по розовым снегам, все росли, все длинней становились холодные, матовые тени... Чубаров возвращался с охоты. Он очень устал, едва передвигал лыжами и поминутно поправлял на плече веревку, к которой уже давно был подвязан застывший и тяжелый, как полено, русак. Ноги ныли, веревка резала плечо, да и охота с полдня не заладилась, - Чубаров думал только о том, как бы поскорее добраться до дому.

Однако, итти было еще далеко. Выбравшись на дорогу, Чубаров прикинул в уме расстояние - оставалось верст пять... С грустью оглянулся он назад, на быстро катящие, догоняющие его санки - и только было успел позавидовать тому, кто спокойно едет в них, как различил из-за лошади пышную, седую от инея бороду и узнал берновского председателя.

- Агроном, здорово! - загрохотал тот еще издали, - погоди-ка, не беги, подвезу.

Чубаров сошел с дороги, чтобы пропустить мимо себя запотевшую лошадь. Поводя боками, лошадь остановилась напротив него. Терентьев придвинулся к краю и подмигнул:

- Садись, садись.

- Да ты куда едешь? - нерешительно спросил Чубаров, - может, и не по пути совсем?

- Садись, не разговаривай! - притворно-грубо гаркнул на это Терентьев, - в город еду, в исполком, понятно?.. До самого совхоза доставлю.

Чубаров беспомощно умолк, - скинул лыжи и полез в сани; лошадь тотчас же тронулась рысью, он повалился на сено и сразу почувствовал, какое это счастье - сидеть... Устроившись поудобней, он поднял воротник, в рукава спрятал руки и, откинувшись на спинку сидения, беспечно следил, как плывут навстречу вешки и придорожные кусты... Однако тайная мысль, пришедшая в голову, как только он узнал Терентьева, уже мучила его: а что если Терентьев заговорит о ней?

И точно: искоса поглядывая на Чубарова из-под заиндевевших бровей серыми смеющимися глазами, Терентьев спросил:

- Ну, как, не забыл еще про Шурку про нашу?

- Нет, помню, - быстро ответил Чубаров с решительностью, неожиданной для самого себя.

- То-то... Хороша?..

Решительность Чубарова так же внезапно сменилась раздражением.

- А тебе-то что? - огрызнулся он.

Терентьев захохотал, замотал бородою.

- Ну, чего серчаешь? - говорил он сквозь хохот, - я так, без умыслу... Вспомнил, как она об тебе интересовалась, ну и спросил.

Чубаров поспешно повернулся к нему и весь стал медный в последних лучах заходящего солнца. "Как?" - хотел --">