Вера Михайловна Инбер - Том 1 : Стихотворения. Путь воды. Поэмы. Переводы

(«О моем отце»), и могли,
как юная Вера Инбер, погружаться в искусства и мечты, наслаж­
даясь уютом обеспеченного быта, утопая «в потоке слов и нежных
интонаций».
Первый ее сборник «Печальное вино» вышел в Париже в
1914 году. Жизненный опыт автора исчерпывался гимназией,
годом занятий на Высших женских курсах и двумя-тремя годами
жизни за границей. Социальная среда детства и юности уступила
место иной, еще более далекой народной жизни — среде интел­
лигенции, противопоставившей реальному миру так называемый
«мир искусства». Это были годы реакции, когда, по словам Веры
Инбер, «целое поколение интеллигенции потягивало действитель­
ность сквозь соломинку и в таком виде находило ее сносной.
В литературе это проявилось в любви к вещам, которые украшают
жизнь, в какой-то болезненной праздничности, в упадочной пыш­
ности образов и сравнений».
Эти строки написаны в 1926 году. Они выражают критическое
отношение поэта к своему прошлому. Однако самое понятие ве­
щей, украшающих жизнь, здесь еще связано с тем пониманием
«красоты», которое Вера Инбер в той же статье характеризует
как «некий суррогат... красивость, иными словами — эстетизм».
«Красивые стихи рождаются не часто, как очень редкие,
но странные цветы»,— писала в те годы Инбер. Изобретательность
вдохновения направлялась на то, чтобы сделать эти цветы еще
более редкими и странными... «Моя душа давно была маркизой,
она любила тонкие духи, улыбки, маскарады, менуэты...», «Там
рос тюльпан и все мечтал о чайке, в которую влюбился из капри­
за...», «И юноша-Весна склонился над фонтаном, держа цветок
в зубах». Мало того, что весна-красна окажется под пером рус­
ского поэта французским юношей (по-французски слово весна—
le printemps—мужского рода), но и цветок в его зубах будет,
конечно, не скромным подснежником, а изысканной «лиловой
анемоной». Пригоршнями можно черпать из стихов сборника
примеры образов столь же причудливых, сколь и далеких от греш­
ной действительности, насквозь литературных, подражательных.
В «Печальном вине» — все в пределах красивых уютов. Стих
7

сладкозвучен, завораживающе хрупок, но редко-редко проблеснет
здесь животворный луч не костюмированного человеческого
чувства. Все маркизы да рабыни, цикламены и анемоны, и вдруг
«Моя девочка» — лирический перл, полный жизни, где так нераз­
делимо слились нежность и ирония, улыбка и грусть, стихотво­
рение, которое невозможно пересказать,— так тонко, сложно вы­
раженное в нем чувство. Одна ласточка не делает весны, и сти­
хотворение «Моя девочка» не определяло лица книжки. Но его
присутствие обнадеживало.
В то время Иванов-Разумник метко назвал свою рецензию
на сборники «Четки» Анны Ахматовой и «Печальное вино» Веры
Инбер — «Жеманницы». Не отрицая несомненного художествен­
ного таланта молодой поэтессы, он как признак ее стихов отметил
«игрушечную жеманность». В форме ее стиха, писал критик, как
бы отражается и «растерянность душевная», и выражал надежду,
что, отдав дань в первой своей книжке малому кругу пережива­
ний, «Вера Инбер сумеет выйти в иные области жизни».
Поэтическое жеманство пронизывает «Печальное вино», ко­
торое вовсе не так уж печально. В стихах нет прямой на­
смешки ни над султанами, ни над пажами, все писалось всерьез,
и все странно не гармонирует с гривуазностью, игривостью, с
какою рассказывается о приближении собственной смерти или
о возлюбленном, столь покорном, что в ожидании любимой он
«затеплит лампадку, как в детской». Маска-то маска, но она вроде
бы немного сбита набок, нет-нет да выглянут из-под нее какие-то
лукавые рожки. Поэзия малых чувств, выдуманной жизни? Не­
сомненно. Однако лишенная того истерического надрыва, с ко­
торым иные декаденты ухитрялись свои ничтожные чувства под­
нимать до вершин «мировой скорби».
С легкой руки самого автора, критика обычно говорит о пер­
вых сборниках Инбер скопом, равнодушно смешивая стихи пер­
вого со стихами второго и третьего, находя своего рода общий
делитель для предреволюционного творчества поэта. А между
тем как раз общность этих сборников весьма относительна.
В сборнике «Горькая услада», вышедшем в 1917 году, мы,
конечно, еще встретимся с отзвуками прежних настроений, с
вычурными образами, с невыполненными желаниями, но не они
составляют душу книги.
Освежающей струей --">