Иван Григорьевич Торопов - Тропинка в зимнем городе

Иван Торопов ТРОПИНКА В ЗИМНЕМ ГОРОДЕ повести

ТЯН

1

По лесной речушке поднималась лодка.

Ладная, с гладкими набоями, расширенная посередке, она ходко шла против течения — потому что плывущие в ней гребли с усердием.

На переднем сиденье легонькими веслами в уключинах греб мальчонка лет четырнадцати, в одной майке, загорелый дочерна. Руки его были жилисты, в них уже угадывалась добрая мужская сила. А седоусый, седобородый старик в ситцевой рубахе правил однолопастным гребком с кормы.

Третий путник сидел в лодке, учащенно дыша, вытянув длинный красный язык и нетерпеливо поглядывал на движущиеся берега, готовый в любую минуту выпрыгнуть вон, — этим третьим путником был черный пес с белой грудью, широкой и могучей; звали его Сюдай.

Стоял конец августа, дышал теплом погожий день, в бездонном синем небе плыли редкие облака, пушистые и легкие, похожие на хлопья чистой пены.

Еще совсем по-летнему припекало клонящееся к закату солнце. Стояла тишь, только по пустошам, вея прохладой, пробегал невесть откуда срывавшийся вдруг ветерок, — и в этом покое ясно слышался каждый звук: жужжание мух, слепней, журчание светлой быстрины в прибрежных корягах, поскрипывание весел в уключинах и тихий плеск их лопастей в прозрачной воде…

Река, виляя, текла меж тесных берегов, как по желобу. Местами нависали густые ельники. Темные деревья, вразнобой торчащие над водой, скрадывали ясный день, и вокруг, казалось, начинал витать иной дух — затхлый и тинный. Но вскоре лодка вновь пробивалась на свет, к узеньким прибрежным лужкам, кое-где поросшим черемухой и рябиной.

Близкая осень уже успела расцветить пышные кусты черемухи желто-красными опалинами, на фоне которых особенно броски гроздья черных, как смоль, ягод; в теплом воздухе разлит крепкий черемуховый настой.

Особенно красивы на лужайках рябины: среди петушиных гребешков листвы ягоды полыхают, как пучки огненных искр, но искры эти тяжелы — от них прогибаются ветки.

Нос лодки с шуршанием въехал в плотно затянутый черемухой омуток, весла запутались в чащобе.

Мальчик в недоумении повертел головой туда-сюда, глянул на рулевого: да ты не дремлешь ли, дед? Не сбился ли с нужного курса?.. А тот рукавом рубахи отер струйки пота, сбегавшие по морщинам, спорить не стал, усмехнулся:

— Давай передохнем тут, Ванюша.

И только тогда парнишка понял смысл дедовой лукавой ухмылки.

— Смородины-то сколько! — воскликнул он. — Сплошь да сплошь…

— Вот мы с тобой тут умоемся да поклюем ягоды. Небось устал шибко?

— Нет, я не устал, запарился чуть… Ну-ка, дедушка, нажми на тормоз!

Мальчик свесился с лодки и до самых плеч окунулся в прохладную воду. А дед тем временем налег на другой борток. Переведя дух, мальчик еще и еще раз бултыхнул голову, потом уселся обратно: его белесые волосы темно и мокро облепили голову, прохладная вода струилась, растекаясь по всему телу.

— У-ух, хорошо! — не сдержал он восторга. — А ты, Сюдай, что не купаешься? — Зачерпнул воды у борта, обрызгал пса; тот незлобиво тявкнул в ответ.

Дед с внуком лакомились смородиной прямо с лодки. Нетревоженные, спелые грозди висели, что твой виноград, — ягоды крупные, с кончик большого пальца, сочные, сладкие и, оттого, что у самой воды, — очень чистые. Лишь вездесущий паук распялил между ними прозрачные нити. Зрелые ягоды уже легко отделялись от грозди, и дед с внуком горстями отправляли их в рот. Смородина остужала, умащивала разгоряченное нутро, утоляла жажду.

Они наполнили и берестяное лукошко. Дед сказал: вечером, мол, к чаю удовольствие, а если сахарным песочком подсластить, то можно и без чая, ложкой…

Сюдай с вожделением следил за пиршеством. Он и сам обнюхал было упавшие в лодку ягоды, а Ваня — тот даже прямо под нос ему ткнул увесистую кисть, — но, видно, не для собачьей радости создала природа такое лакомство.

— А вот медведь, к примеру, всякую ягоду ест, — сказал --">