Александр Степанович Мичурин-Азмекей (Ятманов) - Лесная свадьба

А. МИЧУРИН-АЗМЕКЕЙ
ЛЕСНАЯ СВАДЬБА
ПОВЕСТЬ, РАССКАЗЫ

*

Перевод с марийского

© Марийское книжное издательство, 1985

КОММУНИСТ МИКЛАЙ Повесть

Перевод А. Спиридонова

Поздняя осень. Утки, собираясь в большие стаи, готовятся к отлету. Я брожу с ружьем по волжскому берегу, по маленьким озерцам на пологом заливном лугу левобережья. Сеется мелкий нудный дождь, монотонный, как жужжание осенней мухи на стекле, и только изредка рванет порыв ветра и осыплет тебя холодными, режущими каплями — будто пригоршню дробинок сыпанет.

Переходя от одного озерца к другому, я заметил вдруг дымок, поднимающийся над оврагом. Подойдя поближе, различил жестяную трубу, из которой шел дым, ниже дверь и окно землянки, вросшей в склон. Две одинаковые пегие собаки выскочили откуда-то и с лаем бросились ко мне. Тут же открылась дверь, и показалась голова хозяина.

— Барабан! Волынка! Место! — глухо крикнул он собакам. Те, поджав хвосты, спрятались в конуру под молодым разлапистым вязком.

Хозяин вышел из землянки. Это был худой высокий старик в солдатской гимнастерке и таких же брюках; темное, чуть-чуть изжелта, лицо его было довольно чисто выбрито, седые волосы аккуратно и коротко острижены. И вообще он производил впечатление строгого, твердого в поступках и аккуратного человека.

На мое приветствие хозяин любезно ответил и протянул жилистую, старчески узловатую, но крепкую еще руку, пригласил войти. Из двери пахнуло в лицо теплом и приятным духом обжитого бивуачного жилья. В землянке топилась печь. Дверка была приоткрыта, и отблески пламени играли на единственном окне, выходящем в овраг, на желтовато-зеленых ивовых прутьях, оплетавших стены, чтобы не сыпалась земля. За печкой виднелся топчан, застланный старым байковым одеялом и овчинным тулупом.

— Эх и погодка, — сказал старик. — Замерзли, наверное? Раздевайтесь, вам надо обсушиться.

Я не стал противиться, а сразу же повесил на стену ружье, сбросил всю свою охотничью амуницию. Честно признаться, я и не мечтал о такой удаче. Старик помог мне, и вскоре от развешанной одежды пошел парок, остро и душно запахло прельцой сохнущей ткани.

Старик, оказывается, сторожил здесь колхозное сено. Узнав, что я из города, он стал расспрашивать, что там сейчас и как, и почему я заехал так далеко, какую добычу взял. Я неторопливо отвечал на вопросы, сидя на чурбаке и вытянув к печке босые ноги, нужно признать, порядком замерзшие после того, как я оступился и зачерпнул в сапоги воды в каком-то небольшом болотце. Сказал, что на охоте второй день, подстрелил пару крякуш и одного чирка, да и ехал-то больше не за добычей, а чтобы просто побродить с ружьецом.

Ему, видимо, это понравилось, и он принялся рассказывать о родных местах, о своих заветных охотничьих тайничках и схоронках, о приметах: в какую погоду где можно взять верную добычу — видимо, был он добрым охотником когда-то.

Мы разговорились и не заметили, как улеглось в печи пламя и угли подернулись нежнейшей пеленой пепла. Увидев это, старик спохватился, выдвинул из-за печки ведро с картошкой, разгреб жар обугленной палкой, служившей, видимо, ему кочергой, и заложил в печь клубни.

За окном темнело, дождь, кажется, усиливался, и хозяин землянки уговорил меня остаться на ночь. Нить нашего разговора затейливо петляла от одной темы к другой, но неизменно возвращалась к этим родным старику просторам приволжских лугов, таинственным чащам лесов, богатству многочисленных луговых и лесных озер.

За ужином из печеной картошки и моих скромных городских припасов старик рассказал мне одну местную легенду. Будто бы в дубняке на берегу озера Удышъер жил когда-то мариец по имени Пашкак. Промышлял зверя, рыбачил, разводил пчел. И было у него пятеро --">