Иван Георгиевич Папаскири - Темыр

Иван Папаскири Темыр

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I

Донеслось первое пение петухов, и Ахмат подумал, что уже рассвело. Он приподнялся на постели, у изголовья лежала свернутая одежда, оделся и открыл дверь. На востоке слабо занимался рассвет. Ахмат перекрестился и вышел во двор.

Телята просовывали бархатистые головы между корявыми перекладинами ворот и поглядывали на маток, пощипывавших свежую, покрытую росой траву.

Собака, лежавшая, свернувшись в клубок, под лестницей, поднялась и, виляя хвостом, подошла к Ахмату. Коровы заметили приближение хозяина и перестали щипать траву; телята плотно прижались к воротам.

Ахмат погладил по голове пятнистого теленка, почесал ногтем его лоб и ласково пробормотал:

- Погоди-ка, погоди, сейчас подпущу тебя к матке…

Он вышел за ворота, чтобы спустить с веревки буйволицу, с вечера привязанную к пню среди ольховых деревьев, обвитых виноградными лозами. Но в рощице он не нашел животного. Старик посмотрел по сторонам, - его взгляд упал на обрывок веревки, лежавший у пня.

- Разорила! Должно быть, забралась в кукурузу.

Шаркая чувяками, он бросился искать и, перемахнув через поваленный, примятый плесень, вбежал на кукурузное поле - след вел сюда.

- Чтоб тебя съели псы! Пропали мои труды! - жалобно восклицал Ахмат.

Он прошел еще немного и увидел виновницу своих волнений; наевшись, она мирно лежала под тенистым деревом и неторопливо жевала.

Увидев хозяина, буйволица перестала жевать, встревоженная, встала и побрела к дому.

Ахмат шел следом и угрожающе замахивался палкой.

- Погубила! Чтоб тебя собаки разорвали…

Животное прислушалось к грозному голосу хозяина и побежало трусцой, ломая стебли; выбравшись из кукурузы, буйволица, снова мирно жуя, будто ничего и не случилось, дошла до ольхового пня, того пня, к которому была раньше привязана, и даже ткнулась в него лбом: «Видишь, хозяин, я знаю свое место».

Ахмат наскоро оплел свежими прутьями сломанный забор и подошел к буйволице.

- Подожди у меня! Я так привяжу тебя, что и святые духи не смогут отвязать!

Он скрепил узлом концы разорванной веревки, вошел во двор, подпустил к маткам нетерпеливых, тихо мычавших телят и подоил коров. Когда он вернулся домой с теплым молоком, жена его Селма еще спала.

- Лежишь, бара ^[1], чтоб тебя молнией ударило, - проворчал добродушно Ахмат. - Вставай, молоко прокиснет.

Селма упрекнула:

- Что с тобой? Зачем так рано будишь?

- Что со мной? Буйволицу спроси - она тебе скажет! - сердито ответил он. - Уморю ее на привязи, окаянную… - Он взял толстую длинную веревку и хмурый вышел за ворота.

- Ох, как горько во рту, должно быть, заболею малярией, - сказала Селма, потягиваясь.

Она была недовольна тем, что муж так рано подоил коров. Одевшись, Селма пошла на кухню и подбросила в очаг легкие, сухие сучья; когда она снимала с огня вскипевшее молоко, вошла дочь Шазина, - ее в семье звали Зиной.

- Ты так рано встала, мама! Я бы сама управилась.

- А ты зачем поднялась?

- Меня разбудил папа. Он бранился.

- Разве ты только сегодня узнала характер отца? Опять буйволица забралась в кукурузу.

Зина всплеснула руками: ох, эта лохматая, должно быть, все там потоптала!

Девушка выбежала из кухни и через минуту была в поле. Беда! Кукуруза объедена, вытоптана, повалена. Зина, нахмурившись, принялась поднимать и выпрямлять золотистые стебли. Некоторые еще могли стоять, а для остальных Зина находила палочки и ловко подпирала их. Затем девушка подошла к отцу, починявшему забор, и молча стала помогать ему.

- Иди домой, дад ,^[2] и свари мамалыгу, - сказал Ахмат.

Когда работа была окончена, Зина вернулась домой и приготовила завтрак. Вошел усталый Ахмат, поставил у стены топорик и неторопливо присел; его мысли занимала все та же проказливая буйволица.

- Ну что с ней поделаешь! Подохла бы, что ли! - бормотал он.

Селма проворчала в ответ:

- Буйволица - животное! Что она понимает! Ты сам во всем виноват! Кто же привязывает веревочкой такое огромное животное, да еще с норовом? Так тебе и следует!

- Не то что веревочкой - пароходным канатом привяжешь, и то не удержишь!

Молчали. Слышался только звон посуды, которую Зина ставила на длинный --">