Владимир Михайлович Андреев - Зелёные кони

Минуты через три баян словно на горячие угли попал: задрожал, затрясся. А Федя — к девчатам, расталкивает их легонько плечом, к Насте Проворковой пробивается. Это на селе первая певунья и танцовщица. Пробился, протянул с поклоном руку, на краковяк позвал. Танцевал ничего. С притопами и вприсядку. Только у нас еще лучше умеют. Да…

А когда гуляние закончилось — снова к Насте: настырный оказался солдат, провожал до самого дома.

Да и зачастил с того дня в совхоз.

Приедет либо в субботу, либо в воскресенье, когда, значит, у них, у солдат, увольнение, поставит велосипед к Настенькиному дому — и айда с ней в степь. Уйдут, бывало, уже за километр или коболе, а все равно видно. Настя в белом платье, волосы цветной косынкой накрыты, Федя сбоку шагает — идут и идут куда-то. Потянет со степи ветерком — докатится песня. Слов-то нельзя разобрать, только голос — высокий, чистый. Это Настасья. Иногда, правда, Федя подтянет, но только слабо, глухо. Какой Федя певец!

Возвращаются в потемках. У окраины села взгорок есть, там они любили посидеть. Сидят долго, только слышно: ру-ру-ру… Разговоры свои ведут.

Оказался я однажды поблизости, скотные дворы проверял, услышал это «ру-ру-ру». Подошел. Сидят, вижу, чинно, будто на собрании. Настя лицом к Федору. А он свои колени обхватил, голову закинул, на небо смотрит. И вроде о чем-то спорят.

— Ты бы взглянула! — Голос у Федора какой-то стыдливый, глухой. — Такие-то у нас места, что передать невозможно! Вот, к примеру, весной. Цветет все кругом. Будто музыка играет. Вишни, яблони — это на гуслях струны звенят. Сирень, черемуха — гармонь мелодию повела, протяжно. так, словно вальс какой. А на лугах ромашки, колокольчики — негромко, неторопливо, сразу-то и не услышишь, а услышишь — не оторвешься…

Настя вздыхает:

— Мне степь нравится.

— Степь… — Федя задумывается. — В степи простору много, это правда. Только кажется мне, чего-то тут не хватает. Едешь, к примеру, в ваш совхоз — ни горки, ни косогора. Дорога — что твоя скатерть. Кругом ковыли. А ветер словно жар из печи. Ни лесочка, ни речки. Почему?

Ишь, думаю, как мудрено говорит. Теперь понятно, чего Настасья от совхозных кавалеров отбилась. Заговорил он ее. А солдат перевел дыхание, поправил ворот у гимнастерки и опять начал, только теперь уже стихами. Ни разу до того я не слыхивал, чтобы парень девушке стихи говорил. И стихи-то вроде как о Настасье — про ее глаза, про голос… Настасья — девка видная, ничего не скажешь, даже очень заметная, и в бригаде полеводов не на последнем счету. Ну все же парень перехватил: «Глаза — озера, тайна в них какая-то…» Глаза у нее самые обыкновенные, круглые, и никакой тайны там нет. А лицо курносое. Да, видно, Настасье и самой надоело слушать. Только он закончил стихи читать, она говорит:

— Поздно, Федя. Пошли домой.

И вот так часто они по воскресным дням встречались. Сядут рядышком и все говорят, говорят. О разных предметах разговор ведут, о таких, что хоть на лекции в клубе рассказывай. Слышу, однажды Федя спрашивает:

— Ты знаешь, Настя, как называется вон та звезда? — и показывает куда-то вверх.

— Нет, не знаю, — отвечает Настя. — А как? Скажи, если знаешь.

— Полярная, — говорит Федя.

— А чего ее так прозвали? — спрашивает вполголоса Настя. — На полюсе, что ли, она находится?

— Этого не ведаю, — вздыхает Федя. — А вот скажу другое: ученые доказывают, будто самой звезды давно нет. Только свет ее до сегодняшнего дня к нам идет. И еще тысячи лет будет идти.

— Как же так?

— Вообще ничего особенного, — объясняет спокойно Федя, — все понятно. С людьми тоже так бывает.

— Что бывает?

— Ну вот когда человек, которого ты очень ценишь, с тобой рядом. Он вообще-то далеко, даже в другом селе или городе, и вот будто рядом. Ты на дежурстве, а он с тобой, ты по тревоге собираешься, а он тоже с тобой. Светит.

— У тебя есть такой человек? — спрашивает Настя.

— Есть, — отвечает, помолчав, Федя. — Такой человек есть.

Настя вдруг засмеялась без причины и перевела разговор на другое:

— Ой, смотри, вон звездочка упала!

— Эхо спутник, чудачка.

— Ну тебя! Ты все смеешься! — обиделась Настя.

— Нет, — проговорил Федя тихо. — Насчет человека, который мне светит, я серьезно…

Вот какие речи они вели тут, на взгорке.

Однажды я не выдержал, подошел к ним. Все равно, думаю, ничего не нарушу в ихней любви. А беседовать втроем даже сподручнее. Настя увидела меня, --">