Руслан Акрамович Максютов - Иначе не могу

Опять-таки у него. Анатолий, примирившись с участью нерадивого, не без некоторой гордости объяснял приятелям:

— Мой интеллект отточен в драках и скандалах. Не цветы под ногами, а камни…

В зону его обслуживания входит одна из скважин под номером 1206. Влетело ему за ободранный мерник на ней. Взял он как-то серебристую краску, кисть, решил покрасить мерник, чтобы не приставали больше. Пришел — и глазам не поверил: сияет оборудование на скважине, что твой самовар. Вся территория убрана. Делать нечего, осталось лишь поднять скребок. Обескураженный Анатолий заглянул в будку и даже застонал от обиды. На куске фанеры мелом было выведено: «Все с уважением относятся к коту, потому что кот любит чистоту. Ай-яй-яй!»

Анатолий начал было потихоньку наводить справки, но бросил это бесполезное занятие — все руками разводят и усмехаются.

Как-то в один из вечеров он опаздывал на занятия в институт. Снял брезентовку, бросил ее прямо на пол будки, рукавицы, валенки — туда же и — на автобус. Переступив утром порог будки, услышал смех. Обставил кто-то его разбросанную одежду табуретками, протянул между ними веревку — точь-в-точь в магазине, когда отдел закрыт на обед — и повесил бумажку: «Музейный экспонат. Руками не трогать». Те же печатные буквы. Да что там почерк — вон как заливается Танзиля!

А комсомольское собрание? Анатолий привычно выслушал очередную порцию нотаций по поводу его сладкого сна на вахте и очередного перелива нефти. А когда в перерыве случайно взглянул на щит со стенгазетой, обомлел: на листе ватмана был изображен длинношеий верзила с бутылками в руках, по пояс залитый нефтью. В том, что изображен он, оператор второго участка Анатолий Семин, сомневаться не приходилось: у него одного на всем промысле огромная желтая шапка из искусственного меха. А рисунок в общем-то довольно бездарный, надпись тоже не блещет остроумием: «Спи, моя радость, усни! В будке погасли огни». Анатолий, озверев, демонстративно покинул собрание, не пошел в институт, выгнал ребят-оркестрантов, пришедших к нему отметить какое-то событие, поссорился с соседкой и в довершение ко всему нечаянно выдавил окно на кухне.

Кто же нарисовал карикатуру? У Анатолия даже заныли кончики пальцев — так захотелось разыскать обидчика. Члены редколлегии помалкивали — редакционная тайна, и все тут. Не помогли и намеки «встретить».

Стало холодно. За ворот сыпалась снежная труха, ресницы заледенели. Анатолий ввалился назад, в диспетчерскую, бухнулся на скамью. Все мельком взглянули на него и занялись своими делами. Румяная девушка села за пульт управления скважинами, паренек аккуратно свернул в трубочку чертеж и начал приводить в порядок внутренность книжного шкафа.

Простуженным голосом заверещал телефон. Седой взял трубку.

— Старший оператор Сафин слушает. На четыреста пятнадцатой? Танзиля! — обратился он к девушке-диспетчеру. — Сигнала нет? Хорошо, сейчас буду. — И, кладя трубку, проворчал:

— Автоматика, будь она неладна… Пошли, хлопцы. Толя — со мной, на 415-ю, сорвало ремень, Гена — на 646-ю, поднимешь скребок. На Птичьем овраге осторожнее, мостик завалило. Тронулись, Толя.

— Малость отогреюсь, — отозвался Анатолий, пряча нос в ворот ватника. — Догоню.

— Не задерживайся.

Сафин, сутулясь и часто покашливая, нырнул в дверь, прямо в белую муть тумана. Через минуту дверь распахнулась снова, и в ней появилась Настя, оператор, женщина лет сорока с небольшим. Разматывая толстый платок на голове и стряхивая снег с плеч, груди, она обвела взглядом диспетчерскую.

— Ну и продрогла. Думала, не дойду вовек.

Анатолий хмыкнул что-то невнятное.

— А ты чего такой кислый?

— Так.

— Уж не стенгазета ли на него так подействовала, Танзиля?

— Наверно! — засмеялась девушка за пультом, не поворачивая головы.

— Крепенько тебя зацепили.

— Отвалите-ка лучше, завели опять…

— Эк, как его забрало. И правильно сделали, что нарисовали. Похлеще надо было. У меня, пожилой, скважины как игрушки. А на твои глядеть стыдно.

Анатолий вскочил так стремительно, что опрокинул скамейку. Настя в притворном испуге выставила вперед ладони:

— Молчу, Толенька, молчу! Бог с тобой!

Анатолий, с раздувшимися ноздрями, чуть подавшийся вперед, хотел что-то сказать. Но в этот миг снова скрипнула дверь. Вернувшийся запыхавшийся Сафин — лицо его было злым — шагнул к Анатолию:

— Ты что себе позволяешь? — не --">