Николай Федорович Григорьев - Ленинский броневик

кругленько…

А сам — ни с места. В мучительном раздумье трет пальцами виски.

— Ну, что у тебя еще? — не выдерживает Чугунов.

— Федос Матвеевич… — Сергей медлит. Но он уже не в силах промолчать. Честная его натура не терпит недомолвок, и он желает объясниться с Чугуновым до конца. — Скажите, Федос Матвеевич, а если бы случилось — ну, вместе с заводом вы взялись бы искать броневик?

Чугунов глядит на парня, и взгляд его твердеет:

— Нет, не взялся бы. Да и откуда ему быть, тому броневику? Хватились через десять лет. Да если бы он уцелел — давно был бы найден!

Разочароваться в человеке всегда больно. Сергей стал избегать встреч с Чугуновым.

* * *

Невский. Улица Гоголя. Высится, уходя в темноту ночного неба, грузное каменное здание Центральной телефонной станции.

Народу за поздним временем в переговорном зале было немного. Сидели, позевывали, дожидаясь вызова. Домокуров подошел к окошечку для заказов и просунул кассиру удостоверение и деньги.

— Москву прошу. Кремль. Коменданта Кремля.

Девушка откинулась на спинку стула и с пытливым удивлением посмотрела на молодого клиента.

Сергей вспыхнул.

— А вы удостоверение раскройте! Я из Музея Революции. Оформляйте!

Девушка, пожав плечами, склонилась над квитанционной книжкой.

Сергей вошел в будку, взял трубку.

— Вы соединены. Говорите!

Он вздрогнул.

Уже отзывается Москва.

Все. Отступления нет. Сергей зажмурился и выпалил, не переводя дыхания:

— По имеющимся в Музее Революции сведениям, броневик, с которого выступал Владимир Ильич, хранится в Москве, а место ему в Ленинграде. Скажите, как получить броневик?

Некоторое время в трубке было слышно только свистящее дыхание пожилого и не очень здорового человека. И вдруг раскатистое:

— Не берите на пушку! Никогда он не был в Москве, ваш броневик. Выходит, потеряли, так надо понимать? И нечего сваливать с больной головы на здоровую! — Все больше раздражаясь, комендант потребовал: — А кто это говорит со мной? Фамилию назовите, должность!

Домокуров поежился: «Кажется, влип… И соврать, кто ты, нельзя, все равно дознается».

— Комсомолец? — допытывались у него. — А сколько вам лет? — Сергей промолчал. — Тогда все ясно, больше вопросов не имею. Ну, чего вам пожелать на прощанье, изобретательный молодой человек? Действуйте. Напористость ваша мне нравится. И уверен — обязательно разыщете броневик!

Сергей пошел на работу. В зале встретил Чугунова.

— Федос Матвеевич, — сказал он весело, — вам кланяется комендант Кремля.

Чугунов вспыхнул от гнева, готовый отчитать младшего сотрудника за неуместную шутку. Но спокойный насмешливый взгляд Домокурова привел его в замешательство.

— Неужели ты, — с усилием прошептал Чугунов, — осмелился…

— Очень приятный собеседник. Мы с ним перекинулись по телефону. А про броневик сказал так: «Потеряли? Сами и разыскать обязаны!»

Чугунов схватился за голову.

— Уж до самого верха пустил звон о броневике… Что ты со мной делаешь, мальчишка сумасшедший!

Ушел к себе.

Потом вызвал Домокурова.

— Говорю официально. Если желаешь работать в музее, чтоб больше ни слова о броневике. И думать забудь!

* * *

Нет, не забыл Домокуров думать о броневике. Но как и где искать? Один, ни совета, ни поддержки.

Однажды вечером шагал он по городу, не разбирая улиц, только бы развеять грустные мысли.

Морозный воздух, вечернее оживление большого города, сверкание огней все это немного взбодрило его. Но голова оставалась тяжелой.

Откуда ни возьмись, иззябший мальчишка. Выхватил из полотняной сумки на груди газету и протягивает:

— Крррасснн… Вчирррн…

Это была «Красная газета», вечерний выпуск.

Сергей положил монету в маленькую грязную руку:

— Получай, Мороз Красный нос!

Подмигнул беспризорнику и наклонился к нему, просто так, из доброго чувства. Но тот, как ежик, фыркнул, оскалился — и был таков.

Сергей невольно задумался о судьбах этих сирот. Живут в трущобах. Всему городу известна одна из таких: это огромный, еще с революции недостроенный и заброшенный дом в Кирпичном переулке.

Только послушать, какие «ужасти» рассказывают о Кирпичном обыватели!.. Неторопливые, продуманные шаги, которые делаются для возвращения каждому из этих малышей детства, а следовательно, и жизни, обыватель считает толчением воды в ступе.

«Жестокая это вещь — --">