Глеб Александрович Горышин - Хлеб и соль

свой нипелек? У вас третий разряд. Ведь это мало. А дальше что? Почему вы не учитесь?

Валя кротко посмотрела на меня и будто отодвинулась подальше. Засомневалась: стоит ли пускать меня, постороннего, в мир своих особенных забот и желаний.

Я не знаю, что надо говорить. Просто смотрю на девушку и жду с надеждой и страхом. Заговорит она со мной откровенно или нет?

Валя начала медленно, медленно:

— Другой раз бывает так — ну просто душа ни к чему не лежит. А вообще-то я работаю не только по третьему. Делаю вещи и посложней.

Я слушаю Валю и совсем не думаю ни о «ключике», ни о том, что блокнот мой чист. Я чувствую свою причастность к Валиной судьбе, которую она раскрывает здесь нескладно и доверчиво.

— Учиться, конечно, хочется. Раньше училась, а потом бросила. Тут у нас организовались курсы медсестер от Досафа. Я записалась. Все-таки, знаете, дело... Так свекровь говорит: не буду за дочкой смотреть. А она ведь нигде не работает, могла бы, правда ведь? И бабушка, ее мать, тоже дома целые дни сидит. Я одна и работаю, а как пойти надо, так скандалим. И мужу моему всякие глупости пишет. Он в армии. Тот, что ни письмо, то угрозы: разведусь да выкину. Скоро вот прийти должен. Не знаю, что получится. Мы с ним и раньше плохо жили. Вот так все и идет...

И Валя улыбнулась: ничего, мол. Я тоже улыбнулся ей.

— Валя, — спросил я, — а как вам удается выполнять норму на 150 процентов?

— Сама не знаю, — сказала она. — Привыкла, наверное. Вот только раньше у нас так было, что если деталь менять, станок обязательно останавливаешь. А я попробовала без остановки менять деталь. Быстрее так. И резец я всегда перетачиваю как мне удобнее. В общем, приходится стараться. Когда у меня 120 да 150 процентов, получу за месяц рублей восемьсот. А работаю я одна в семье. Свекровь — она не работает.

Я больше не задаю вопросов Вале. Да и не надо больше вопросов. Просто можно сидеть и говорить с Валей обо всем. Например, о ее муже, солдате Григории Мякишеве, который грозится в письмах выкинуть из дому Валю и свою дочь. Письмо его торчит обмусоленным уголком из нагрудного карманчика Валиного рабочего халата. Зачем Валя носит его с собой? Чтобы почитать подружкам в перерыв? А может быть, для того, чтобы чувствовать свою обиду, не забывать о ней? Ведь иногда и это нужно человеку. «Наверное, Валя одинока, — подумал я. — Очень уж она какая-то покорная. С такими совсем не считаются».

Мы вместе вышли за заводские ворота, и я предложил Вале довезти ее на мотоцикле до дому.

— А вон мой дом. — Она показала пальцем на одноэтажный домишко, стоящий первым на немощеной, почти деревенской улице. Ставенки, потревоженные ветром, наполовину захлопнулись, и домик казался подслеповатым.

— Валя, можно я к вам зайду, познакомлюсь с вашей семьей?

— Пожалуйста... — Валя как будто чего-то испугалась. — Только... только, знаете, у меня свекровь такая: вот увидит сейчас, что я с вами стояла, и обязательно Грише напишет, да еще так распишет, что ой-ой-ой... Вообще-то ерунда, заходите.

— Да нет, не стоит, пожалуй... До свиданья. Я еще буду у вас на заводе.

И Валя ушла недальним своим путем к домику со ставенками. Именно недальним. Это слово пришло мне в голову, когда я глядел вслед молодой женщине в синем халатике. Путем недальним — сегодня, завтра, через год. Оглянешься — долгий путь, а померяешь — далеко ли ушел? Нет, все на том же месте. Почему так? Ведь это ошибка. До сих пор не выбралась Валя Мякишева на дальний свой путь. Просто ей не объяснили ее ошибку, стоит только объяснить, и все будет иначе. Надо скорее это сделать. Надо ей помочь. А как это сделать?

— Хорошо написал, — сказал Сережа Ясинский, друг. Он пришел из другого кабинета специально, чтобы сказать эти два слова.

— На уровне, — согласился завотделом пропаганды Пчелкин.

До самого обеда я все читал свою статью.

Ясинский не мог ошибиться: во-первых, он очень скуп на похвалы, во-вторых, он не только знает, как надо, он сам умеет делать как надо. Конечно, я рад его похвале. Неудобно читать свою статью десять раз подряд, неудобно показать свою радость. Но я продолжаю читать и все больше убеждаюсь: да, в самом деле ведь надо идти по земле путем дальним, все время в гору, а для этого надо... Что надо для этого?

— Знаешь, — говорит Ясинский, — ты написал хорошо. А только... Вот ты требуешь чуткости к людям, а ведь это талант, что ли. Не всем это дано. Можно ли требовать это?

— Да, да, именно талант. Самый драгоценный --">