Алексей Кузьмич Югов - На большой реке

он и добивался. Вообще Рощин очень заботился о своей внешности. Военное шло к нему, он был генералом инженерных войск и весьма неохотно облачался в гражданское.

Сложения едва не преизбыточного, но еще не отучневший, статный, с богатырским разворотом груди, он был хорош в белоснежном, в обтяжку кителе.

У Рощина был просторный, гудящий голосина. Однако за последнее время его добродушный бас все чаще и чаще пронизывался звоном начальственной «гневинки», и тогда казалось, что у начальника строительства чуть ли не фальцет.

С женщинами Рощин был очень обходителен. Его учтивость к ним даже казалась некоторым, и в первую очередь Наталье Васильевне, и устарелой и преувеличенной.

— Да что он, барин, что ли, или старой армии генерал? Из бедной крестьянской семьи, такой путь прошел!.. Или уж так его в Москве министерши перевоспитали в своих салонах? — говаривала она.

И когда, придя к ним в дом впервые, Рощин взял ее руку, чтобы поцеловать, она попросту спрятала руку под пуховый платок, в который кутала плечи, и, сильно смутя своего гостя, заявила, что этих обычаев салонных не признает, и потому, дескать, давайте так просто поздороваемся, по-нашему, по-советски.

После, когда между Рощиным и Бороздиным возникла большая, что-то очень быстро завязавшаяся дружба, Леонид Иванович ввел в их дружеский обиход одну ставшую привычной шутку. Здороваясь с хозяйкой, он сперва делал движение, как бы намереваясь поднести ее руку к губам, но она знала, что, не донеся, он опустит руку и сокрушенно покачает головой. А Наталья Васильевна рассмеется.

В дни воскресных выездов на остров и на рыбалку странное чувство тайной и едкой обиды на Рощина закипало у нее в сердце. Рощин, при его внимании к женщинам, почти галантности, должен был хотя бы раз уговорить Бороздина провести день всем вместе, эта мысль не оставляла ее. И в конце концов она осудила Рощина: «Невежливо! Максиму простительно: он ведь этим разным тонкостям и целованию ручек не обучался...»

И однажды Наталья Васильевна не сдержалась и со свойственной ей прямизной уколола Рощина. Это было ранним утром, полный шар маслянисто-переливчатого солнца еще невысоко стоял над дымчатой синевою поросших лесом сопок и утесов правого берега. На солнце еще можно было смотреть. Волга была чиста, величественно-огромна, прохладна. Лишь кое-где зеркало обширного плёса рябил еле ощутимый ветерок. Как всегда, моторка Степы обогнула остров и пристала с той стороны, обращенной на юг, прямо против гор. И не успел Стела подтянуть мягко врезавшуюся в песок лодку, Светлана и Наташка перепрыгнули полосу воды и уже стояли на песчаной рёлке и, ухватясь за носовую цепь, помогали Степе тянуть. Рощин, стоя в лодке, благодушным окриком приостановил их:

— Ну, ну, несовершеннолетние и инвалиды гражданской войны, полегче: надорветесь! Дайте сперва слону с корабля сойти!..

Он ступил прямо в воду в своих высоких болотных сапогах и протянул руку Бороздиной. Но она с той же легкостью, как девочки ее, спрыгнула на песок и словно бы не заметила его руки:

— Не беспокойтесь, Леонид Иванович, не старуха еще!..

Она хотела произнести эти слова просто, с легким задором и смеясь, но это не совсем получилось у нее. Словно бы занозу вынимала из сердца...

Выпрыгнув, она повернулась лицом в сторону лодки и стояла, чуть сощурясь от солнца, откинув голову. В свои тридцать семь лет Бороздина была очень стройна. Нет, не то, — она была ладная, статная. О худенькой, о худощавой женщине народ не говорит «статная».

Однажды старуха колхозница была у Бороздиных. Ей очень понравилась образцовая чистота и какой-то светлый порядок, царивший и в домике и во дворе у председателя райисполкома. И особенно хвалила она «председательшу», когда узнала, что у нее нет домработницы, а управляется и с двумя детьми, и с коровой, и со всем хозяйством сама. С каким-то ласковым, материнским восхищением смотрела она на Бороздину и как бы долго не решалась что-то сказать ей. А потом, наконец, решилась и с глубокой убежденностью молвила:

— Ой, да что уж тут говорить, когда и сама-то хозяюшка чисто хоромы!

И эту бесхитростную и как будто словами старинной песни выраженную похвалу Бороздина восприняла как высокую радость. Смеясь, она тогда же рассказала об этом Максиму. Смеялся и он. Однако чувствовалось, что и ему втайне приятна эта похвала его Наташеньке.

* * *

Лодочник Степа с помощью брючного ремня запускал свою старенькую --">