Перч Зейтунцян - Самый грустный человек

Очень приятно. Будем знакомы.

— Нет, пока еще не муж, но мы должны пожениться. Что мне еще сказать, чтоб ты понял меня? У меня нет друго­го выхода. Я должен взять ее деньги и медальон тоже. Я не могу вернуться с пустыми руками.

— Что ж, ты прав. И я бы на твоем месте точно так же поступил, — безмятежно сказал мужчина. — Не стал бы ведь я молча смотреть, как мою будущую жену избивают, отби­рают деньги и медальон. Ты правильно поступаешь.

— Видишь, как спокойно я с тобой разговариваю. Как вежливо себя веду. Это тебе ни о чем не говорит?

— Говорит, отчего же нет. Ты очень хочешь быть сча­стливым. Это желание так и прет из тебя. Не думай, что гла­за у меня закрыты и я ничего не вижу. От тебя разит счасть­ем. Но это смотря на чей вкус. Я, например, терпеть не могу этот запах. Дешевый одеколон напоминает. Ты ведь изви­нишь, что я не поднимаюсь.

Здесь таилась какая-то опасность. Страуду стало не по себе: тональность разговора диктовал не он, а лежавший на крова­ти мужчина. А должно было быть наоборот. И он почувство­вал, что уже поздно, что он с самого начала потерпел пора­жение. Он глянул исподтишка в глубь комнаты и призвал на помощь свои смокинги — двенадцать мужчин молча заняли свои места. Оставалось смиренно ждать, куда поведет, как все повернет лежавший на кровати мужчина. Но Страуд не выдержал й снова заговорил:

— Я тебя знаю. Я и в твоем баре бывал. Ты-то меня на­верняка не помнишь. В день столько народу приходит, всех разве запомнишь. Я замечал, ты всегда хвалился своей силой.

— Только хвалился? — оскорбился мужчина.— А не по­казывал ?

— Да, да, конечно. Я видел, как ты однажды сразу трех­четырех парней избил.

— И ты не восхитился, не пришел в восторг, не позави­довал? Если скажешь, что восхитился, я отдам тебе Геины деньги. А если скажешь, что и позавидовал, получишь и медальон.

— Восхитился, — умирая со стыда, сказал Страуд. — Поза­видовал.

— Послушай, парень, до чего ж сильно ты хочешь быть счастливым!

— Я прошу тебя, забудь на минуту, что ты силач и мо­жешь измордовать меня. На минуту забудь. И отдай деньги. Прошу тебя.

— Допустим, отдал. Ну а побои, ведь я избил ее? — Чело­век этот испытывал высшее удовольствие от собственных рассуждений. — Ты слышишь, я избил Гею. А она должна стать твоей женой. Как же быть? Возникает необходимость принести извинения, не так ли?

Он был доволен, что сделал правильный ход на шахмат­ной доске. Шахматы были его слабостью. Остальные игры он не принимал, потому что они не имели ничего общего с умом.

— Я прошу тебя... не надо... Не губи меня... все равно, я эти деньги должен взять... — Страуд не забыл приба­вить: — и медальон тоже... У меня нет другого выхода. Хо­чешь, я потом верну тебе их... Вдвойне отдам... Буду даром работать на тебя, наколю дров на зиму... Но сейчас ты мне их отдай... медальон тоже...

— Не унижайся. Человек не должен унижаться. Не имеет права. — Мужчина расставлял ловушку Страуду. Он был доволен Страудом. И даже, если хотите, уважал его. Потому что его противники обычно бывали грубы и неоте­санны и не умели принять уровень игры.— Потом сам бу­дешь презирать себя. Пожалеешь о сказанном. Как бы ты ни был слаб в сравнении со мной, все равно ты не должен бояться. В конце концов не силой ведь все решается, есть еще что-то выше силы. Вот на это ты и должен рассчиты­вать.

— Встань... встань, когда с тобой разговаривают, — заорал Страуд и попал в ловушку. Разъяренный, он подскочил к мужчине и дернул его за ворот. — Ведь я просил тебя!.. Очень просил!.. Просил ведь, не так ли?.. Почему ты меня губишь? Ведь знаешь, что не уйду... знаешь, что я должен победить... У меня нет другого выхода... И знаешь, что это невозможно... Почему ты не слушаешь меня... почему, почему?..

Громадное тело мужчины приподнялось с постели, в се­кунду великан отвел руки Страуда от своего ворота, подмял его под себя и начал душить. Это он тоже проделывал с большим удовольствием. С еще большим даже. После тон­ких шагов грубость и сила приобретают особый смысл. Страуд делал безнадежные попытки высвободиться из великаньих клещей, лицо его посинело, глаза были широко рас­крыты, и взгляд прикован к потолку, на котором колебалась слабая тень от абажура. Сейчас в этой тени уместилась вся его жизнь. Он с трудом выпростал руку, потянулся к карма­ну,

--">