Наиль Асхатович Гаитбаев - Светят окна в ночи

купался в огне сотен ламп и прожекторов. Как будто раньше прикидывался безжизненным, а теперь ждал.

Один термоучасток нем, слеп…

Если обесточен только участок термистов, значит, должен быть отдельный рубильник.

Где?!

Я облазил все.

Рубильника нигде не было.

И вдруг я как очнулся: когда я входил в кабинет к Калимуллину, оттуда выскочил электрик.

В последнюю смену перед завтрашним, рабочим, днем меня назначал сам Калимуллин.

И лучшего повода избавиться от суетливого, лезущего не в свои дела мастера найти было невозможно.

Завтра рубильник незаметно переведут в рабочее состояние, и все будут смеяться над горе-инженером.

Я прошел по всем возможным местам дважды. Рубильника не было.

Снова закурил и вышел на улицу. Мыслей никаких. Только ясное сознание беспомощности.

Восточная часть небосвода уже светлела. Звезды исчезли. Огни фонарей на столбах тоже поблекли. Слабый предутренний ветерок ласкал лицо. Я стоял у двери, куда завтра останется войти только за трудовой книжкой.

Спокойно.

Если все разумные предложения не разумны, возьмемся за глупые. Если рубильника в цехе нет, то он может быть… снаружи!

Сердце билось, словно я не шел, а бежал…

Я не смотрю на часы. Неторопливо, засунув зачем-то руки в карманы, обхожу здание цеха, внимательно присматриваясь ко всему, ни одной щели, ни одного выступа не пропуская.

Пинаю обломки кирпичей, камешки. Вглядываюсь в каждый сантиметрик.

Рубильника нет.

Осталась последняя стена…

…Он скрывался в нише, и, действительно, найти его было трудно.

Когда печи заработали, я даже не обрадовался. Так и должно было быть.

В тот момент, когда я вошел в комнату дежурного, раздался звонок.

— Все в порядке! — крикнул я в трубку, где неразборчиво говорили: «Але! Але!» — и только в этот момент осознал, что это не дежурный по заводу.

— Але, это Калимуллин. Печи включил?

— Включил.

— Рубильник нашел?

— Нашел.

— Долго искал?

— Долго.

В трубке помолчали.

— Ну, молодец. Я так и думал, что найдешь. Привет!

Заснуть я не мог и вышел на улицу.

Небо с востока совсем посветлело. О ночи напоминали только слабые огни фонарей.

ЕЩЕ ПОЖИВУ…

Ранним дождливым утром на окраине города Уфы, на мокром, скользком асфальте перевернулись новенькие «Жигули». Трагически и нелепо погибли молодые мужчина и женщина.

…Всю ночь Халиме снился покойный муж. То он сидел за столом в белой рубашке, которую обычно надевал по праздникам, и, отхлебывая из блюдца чай, что-то рассказывал, то появлялся вдруг непонятно откуда молодым и красивым парнем с ослепительной белозубой улыбкой, какой он когда-то и заворожил ее… И себя видела Халима тоже юной и красивой, стоящей на крыльце их только что отстроенного дома в ярком солнечном свете, запахе свежих сосновых досок, краски, сена и еще чего-то необыкновенно приятного, рождающего радостные воспоминания…

Бесконечно долгий сон время от времени прерывался, и тогда она как бы со стороны слышала собственное тяжелое дыхание, ощущала страшную усталость в руках и ногах и никак не могла понять — проснулась уже или это начался какой-то другой сон. Только думать было невероятно трудно, и Халима, так и не разобравшись, опять погружалась в зыбкую тягучую, как болото, темь, в которой ее терпеливо дожидался муж, чтобы продолжить свой рассказ о жизни там, куда она безропотно уходила из своей одинокой жизни.

В последний раз он почему-то начал говорить о внуке Урале, который осиротил своих трех несмышленышей, и теперь, мол, неизвестно, что делать с ними — никакой больше родни на всем белом свете у них не осталось. «О чем ты говоришь, старик?» — недовольно перебила его Халима, думая о том, что он, наверное, опять, как тогда, перед смертью, стал заговариваться, но муж вдруг взял и превратился в другого человека.

Халима напрягла зрение, пугаясь большого белого лица с пустыми, как ей показалось, глазами. Остро запахло луком, и она неожиданно очнулась от этого знакомого запаха, дождалась, когда пропадет муть и хватит сил поднять свинцовые веки. Конечно, то была ее подруга и соседка Муршида. Это от нее всегда пахло луком, словно она его жевала и днем, и ночью.

Муршида наклонилась --">