Владимир Павлович Пищулин - Зарницы над полигоном

«А если бы поехать в Сибирь, куда-нибудь на Север», — подумал он и попытался представить тайгу, тундру, но понял, что его воображение бессильно вместить все то, что входит в понимание одного короткого слова — Русь. Какая это огромная, широкая и все новая и новая страна!

«Я должен, должен доказать Фролову, себе, что не зря прошли годы в училище, — подумал Виктор. — И почему не может понять этого Фролов? На станции, когда грузились, хмурился и будто не видел меня. Не доволен, что еду.

И все же ты, Витька, везучий. Помнишь, как ребята тебе завидовали на экзаменах? Самый легкий билет — твой. Легких-то не было. Старался, учил все. Но в лотерею везло. На вечерах призы выигрывал. А кто из выпускников первым на полигон едет? Ты, Анисин. Ох, Витька, если бы не командир! Ну как можно подвести такого человека! Нет, ни о чем больше не хочу думать, не хочу загадывать».

Анисин прикрыл дверь. Солдаты все еще устраивались на нарах, ходили по вагону, человек семь-восемь сидели вокруг «буржуйки», словно у ночного костра. Среди всех выделялся широкоплечий Уразов. Он был сибиряк, руки короткие, крепкие и мозолистые, точно корни столетнего дерева. Ходил вразвалку, медленно, но никого не было проворнее его при заряжании пусковой установки. Тут он преображался, входил в азарт, один за двоих с установкой справлялся, а потом весь расчет помогал ему собирать отлетевшие с одежды пуговицы. По натуре это был человек добрый, жалел слабых и помогал им, и солдаты любили его.

Вот и сейчас они слушали басовитый голос Уразова. Анисин сел рядом с ним.

— Мне бы, знаете, братцы, — продолжал он, — на тайгу разок взглянуть. Я ведь, как зверь, где родился, туда и тянет.

О чем, казалось, вести тут разговор: каждому домой хочется. Однако рядовой Зюзин был иного мнения. Он открыл дверцу и бросил в «буржуйку» березовое полено, сказал так, чтобы всем было слышно.

— Чалдон ты, Уразов.

— Что, что? — переспросил тот.

— Да не баси, слышу. Я говорю, чалдон. А чтоб было яснее, растолкую. Таких, как ты, я, знаешь, не первый раз встречаю. Еще когда в райкоме комсомола работал. Прибежит иной за путевкой, — дайте на север. Душа, мол, романтики просит. А хватит романтики — и домой. «Чего?» — спрашиваешь. Да вот, понимаешь, домой тянет. Где родился…

— Ты сам-то где был? — насупился Уразов.

— На Ямале, слышал?

— Грамотный, знаю. Но одно с другим все равно не путай. Можно и строить и жить где угодно. Родина для всех одна. Но там, где ты родился, где вырос, и каждый куст дорог. Оттуда она, Родина, начинается. С отчего дома. Так я говорю, товарищ лейтенант?

— Не спорю. И все же, если брать наши планы, интересы страны, то и Зюзин тоже прав.

Рядовой Зюзин вскочил, рукой махнул по ершистому чубчику, ноги расставил циркулем и уставился на Уразова очками.

— Ты говоришь, люблю тайгу. Там родился и вырос. А я родился в Рязанской области. И про Ямал только на уроках географии слышал. В моем представлении он был обижен судьбой и постоянно жаловался на свой малый рост. А вот теперь я знаю что такое Ямал. Летунам там делать нечего. Надо приехать туда и повкалывать. Не ради рубля, а так, чтоб от души, ради будущего. И вот тогда кое о чем начинаешь думать иначе. И чувства меняются. Я там не родился, а скучаю. Скажи, почему?

— Да что ты ко мне пристал! — взмолился Уразов. — Надо, поеду, куда угодно. Разве я против…

И тут он хотел было встать на ноги, но вагон так дернуло, что Уразов взмахнул руками и с удивленным выражением на лице плюхнулся на свое место. Солдаты рассмеялись. А он, опомнившись, принялся ругать машиниста.

— Как дрова везет! Ноги поломать можно, — басил Уразов. И вдруг спохватился. — Братцы, верхнюю полку меняю на нижнюю.

— Э-э, нет, рвался туда, теперь спи.

— Да грохнусь, придавлю кого-нибудь. Ну что вы за народ, порцию масла отдаю! Никто не хочет, да? Ну и ладно! — он махнул рукой и направился к двери.

Вскоре состав начал сбавлять скорость. Буфера звенели, и звон их передавался по цепочке от вагона к вагону вдоль состава. Наконец проскрипели тормоза, стало тихо. Уразов открыл дверь.

— Как вы тут, живы? — появился в белой куртке со свертками в руках повар.