Георгий Васильевич Хлыстов - Под волной

Иду над океаном

ВЫПУСКАЕМАЯ ХАБАРОВСКИМ КНИЖНЫМ ИЗДАТЕЛЬСТВОМ ПО РЕШЕНИЮ КОЛЛЕГИИ ГОСКОМИЗДАТА РСФСР,

ПОСВЯЩАЕТСЯ

БАЙКАЛО-АМУРСКАЯ БИБЛИОТЕКА «МУЖЕСТВО»,

СТРОИТЕЛЯМ БАЙКАЛО-АМУРСКОЙ МАГИСТРАЛИ

— Михаил Иванович может быть спокоен, улетая в командировки, дома будет порядок…

Эти последние слова слышал и Арефьев, который в это мгновение появился в дверях.

Все это Нелька теперь вспоминала — ясно и подробно, точно происшедшее вчера.

— Вы должны понять меня правильно, — сказал Меньшенин, глядя на нее. — Вы оба. А в общем, — он сделал паузу и нахмурился, — понимайте как хотите. Здесь никто, кроме меня, не сможет сделать эту операцию. Я один могу ее сделать. Но уже слишком поздно — один шанс из ста.

— Курашев живой, понимаешь, живой! Только ни хрена не соображает, — возбужденно говорил он. — Слышишь? Он сидел на берегу и жег костер.

Анестезиолог вел наркоз так, как, может быть, можно вести самолет — на самом пределе, не глубже и не легче, чем было необходимо и чем было возможно. Он шел точно над бездной, чуть больше — и уже назад пути не будет, чуть меньше — шок, здесь, прямо на столе. В операционной стояла тишина почти непроницаемая, и она была особенно ощутимой оттого, что ритмично работал дыхательный аппарат да изредка падал на кафель инструмент.

Солдаты варили уху в большом закопченном казане. На катере у них и ложки были готовы, и хлеб крупно нарезан, и под рундуком — фляжка. Для технических нужд выдано было 500 граммов спирта с йодом: чтоб пить нельзя.

— Видите? — впервые сказал Марии Сергеевне Меньшенин. — Надо освободить от спаек устья вен и аорты… И легочной артерии.

— Ты поедешь вместе со всеми, — повторила Мария Сергеевна. И, помолчав, добавила, чуть передразнивая: — Даже если повысится стоимость каждого часа тренировок.

После долгого пребывания в накуренной атмосфере штаба, после трудных тяжелых разговоров о деле голос этот ему показался голосом из иного мира. Он ответил:

Родители Коли жили в военном поселке. У них был аккуратный домик без ограды, с жиденькими поздними цветами, мерцающими в полутьме у крыльца… Дверь была открыта, и Меньшенин вошел. В кухне перед столом невысокий мужчина что-то мастерил из дерева. Мужчина был рыжий, и на нем была гимнастерка без ремня, с закатанными рукавами и с мягкими погонами старшины. На кухне горел яркий свет. Из полутемной комнаты справа доносился шелест женского голоса, видимо, там укладывали спать ребенка.

Мария Сергеевна стояла у машины, слабо улыбаясь, точно вышла из темного на свет, потом встретила взгляд высокой, суховатой женщины и шагнула к ней раз, другой…

Потом повернул ее к себе, расстегнул пуговку платья — не верхнюю, а среднюю, там, где начиналась лопатка.

Почему-то он не вспомнил сейчас о том, что собирался учиться после армии, не подумал, что и Наталье едва семнадцать всего.

Но теперь Светлана знала, что и он помнит это, как-то по-своему, иначе, но помнит.

— Знаешь, Нель, — спустя полчаса сказала Ольга. — Я пойду. Для меня слишком много на сегодня.

— Я тоже очень рада, что вижу тебя… Знаешь, как рада? Даже дышать трудно. Я тебе сейчас все расскажу, если у меня получится… Только ты не горячись… Знаешь, Миша, от нас ушла Ольга…

И она повторила номер, но только медленнее, и он понял, что не забудет этих цифр.

— Так вот, если ты мне не поможешь, то и моей воловьей силы не хватит. Поняла?

— А ты живешь один?

— Ничего…

На завтра в актовом зале медицинского института была назначена конференция. Меньшенин должен был выступить на ней. И он вдруг сказал:

Вслед за этим он поднялся, невольно поднялись и пропагандисты. Жоглов прошел в тишине через весь кабинет, помедлил на пороге, хотел сказать, что совещание прерывается, что он соберет всех потом, но только махнул рукой и вышел.

Только они двое — Поплавский и Волков — знали войну с ее сорок первым годом и сорок пятым, и это давало им неписаное право видеть и искать друг в друге того, кто поймет тебя без слов. Они --">