Анатолий Яковлевич Степанов - Победитель

кармана мокашевский пистолет, бросил его на траву и повернулся, чтобы уйти… но Мокашев остановил его:

– А Анной рисковал зря, – сказал он. – Говорил любишь ее… Нет, Яков, настоящую любовь берегут, а ты ею с Кареевым в подкидного дурака играл.

– Много ты понимаешь, – обиженно ответил Спиридонов. – Пока Ганин своим человеком у меня в отряде был, Кареев не то, что тронуть Анну, подойти к ее дому страшился.

– Ганин мертвый, Яша, сказал Мокашев. А в контрразведке про Анну не один Кареев знал.

Спиридонов стал очень серьезен.

– Твоя правда, Георгий. Спасибо тебе за это. И он быстро зашагал прочь.

Но только успел свернуть за поворот, как услышал за спиной пистолетный выстрел. Он обернулся, болезненно сморщился. И крикнул неуверенно:

– Георгий, застрелился, что ль?

– Нет, – донеслось издалека.

– Стрелял-то зачем? – обрадованно спросил Спиридонов.

– Голос твой хотел услышать! Прощай, Яков!

– И ты – прощай, – сказал Спиридонов, повернулся и пошел по тропинке к своим.

* * *

Стучали копыта по дороге и мелькал, как частый забор, лес. Два всадника мчались сквозь ночь.

Не на бой, не к белым, не за красных – любовь звала, любовь кричала, любовь гнала.

На Дворянской улице у дома 36 Спиридонов спешился, бросил повод Егору, по-хозяйски открыл калитку и прошел в дом.

В темных сенях Спиридонов сгоряча налетел на пустое ведро, и оно покатилось, загремело. Спиридонов даже присел от боли: край ведра попал точно по голени.

– Наставили тут! – злобно, но вполголоса проворчал он, растирая ушибленную ногу.

– Вам что здесь надо? – вместе с серым утренним светом в сени вошел строгий Анин голос.

А сама Анна стояла у раскрытой двери.

Спиридонов поднял голову, узнал Анну, но было чрезвычайно обидно, и он поэтому продолжал ворчать обиженно:

– Никакого порядка в доме!

Анна прислонилась к дверному косяку и засмеялась.

– Ты что это? – еще раз обиделся Яков.

– Хозяин прибыл, – отсмеявшись, сказала Анна, – ну, здравствуй, хозяин!

Он выпрямился, улыбнулся несмело и шагнул к ней.

А она к нему. Обнявшись, они молчали.

– Яшка, когда поженимся? – с наивной откровенностью спросила Анна.

Нехотя отпустив Анну, Спиридонов ответил твердо:

– Через три дня.

– А раньше никак нельзя? – Анна опять смеялась.

– С тобой серьезно, а ты… – ох и суров был красный комиссар Спиридонов И вот еще что. Немедленно из дома уходи. К подруге какой-нибудь. На два дня.

– Зачем это? Из Ольховки прогнал, из дому гонишь?

– Прийти могут, Анночка.

Она поняла, кто может прийти и спросила уже про него:

– А ты?

– Я повоюю самую малость.

– Где?

– Да здесь, неподалеку, – и объяснил стеснительно. – Мне пора, Аня, а ты уходи.

Они снова обнялись. Задохнувшись от долгого поцелуя, Анна попросила срывающимся голосом:

– Уйду, но только давай поженимся, Яша.

* * *

Он твердо прошагал до калитки, лихо вскинулся в седло. И уже садя на коне, сказал растерянно:

– Футы, черт.

– Не заболел, Яша? – невинно спросил Егор.

– Ох, надоели мне шутники! – искренне признался Яков и добавил: – Поехали!

Конный отряд Спиридонова – мужиков пятьдесят, вооруженных винтовками, обрезами, наганами, но все при шашках – спешившись, расположился на плоском холме. Все смотрели на пыльный вал, стоявший на горизонте. Неохватимый взором вал.

– Конный бой, – сказал Спиридонов, обернулся (стоял впереди) и оглядел строй. – Ой, не могу! Ой, лапотники! Ой, войско! – простонал он и вдруг рявкнул: – Смирно!

Мужики замерли у своих коней.

– По коням! – еще раз приказал Спиридонов и, взлетев на своего белого, закончил приказ: – За мной!

Они поскакали навстречу валу. Вал захватил их, растворил в себе и покатился по бессмысленному кругу боя, пылью закрывая горизонт, небо и землю.

--">