Людмила Николаевна Репина - Был смирный день

хозяйка впустит. Особенно присматривали за ней соседки по обе стороны — Аполлинарья и Марья. То кринку молочка, то щей миску принесут. Хозяйство ее уже было в разоре. Огород беленой зарос. На работу она не выходила. Подолгу сидела, оцепенев, безмятежно сложа руки, такие спорые недавно на работу. Праздников не справляла, но была глядельщицей. Когда же подолгу отсутствовала, слали к ней посыльного с хлебом.

* * *

…Корова Степану не давалась. А от Степановой густой брани дергалась у нее шкура и вымя поджималось. Не ухватишь. Степан цвенькал тощей струей о подойник и крутил головой: ни хрена себе воскресенье. Марью сломила простуда в пояснице, и она слегла. Утром Степан затопил печь, шишуль напек, да таких крутых — не укусишь, ребятня полуголодная осталась. Невзирая на воскресенье, назначил его бригадир на конюшню, потом послал в коровник подсобить соломой крышу укрывать. Проваландался до вечера, да и поди-ка, легко ли на деревяшке. А теперь еще эта, фашистка комолая, шарахается, норовит лягнуть. Эх, артиллерия, это тебе не палить прямой наводкой. Еле надергал полведерка молока.

В избе Марья встретила мужа вопросом:

— Дела у тебя есть какие по дому ти нет? Так отставь, отнеси-ка Фетинке молока и краюшку хлеба, что-то она не бывала давно, не заболела ли, сердешная. — Степан от ярости чуть подойник не упустил. Но махнул рукой, стал собирать указанное. В сердцах дверью бухнул и пожалел тут же — самому же и чинить, если что.

Подошел к соседкиному дому лютый. И в крыльцо постучал, и в окно. Тишина. А чтоб их, зря проходил! Но замка на двери нет. Может, спит, не слышит? Прошел в темноте сеней, на ощупь открыл дверь избы. Встал на пороге.

— Есть кто в доме али нет? Почему не отзываешься?

На печи зашевелилось.

— Что тебе?

— Что-что, Марья молока прислала. Захворала Марья.

Варя слезла с печи.

Степан поставил молоко на стол.

— Я только из коровника пришел. Крышу там крыли, холодно по ночам становится, скотина померзнет. Скоро утром встанем, а все снегом запорошило. Говорю дояркам, солому надо загуртовать, а крышу валежником прикрыть, все одно зима длинная, крышу на корм растащат. Дождь сегодня холодный… Погреться у тебя не найдется, знобит меня?

— Погреться? Да у меня с печью что-то случилось. Утром затопила было, дым в избу обратно прет. Чуть не угорела. А то нагрелся бы на печи-то.

— Тьфу. Печь-то у меня и дома есть. Ладно, печь я посмотрю. А ты сбегай к Евсейке, там всегда есть горючее. Да Авдотье его на глаза не попадайся. С умом действуй.

Варя накинула шаль, вышла.

Евсей заправлял картофель в подполье по новому методу: прорубил окошечко в срубе на уровне подполья, к нему приладил лоток на подпорке, картошку высыпал на лоток. Фетинка, помня наказ, манила его издали.

— Тебе чего, Варвара?

Она ласково улыбалась:

— Поди-ка!

Евсей оглянулся.

— А чего я тебе спонадобился? За коим?

— Ты ближе подойди.

Евсей подошел несмело.

— Авдотья дома? — зашептала Фетинка.

— Позвать, что ли?

— Что ты, что ты, — замахала Фетинка руками, — погреться у тебя не найдется чего?

Евсей оглянулся на избу, не видать ли жены, и подумал: «Совсем плоха баба». Вслух спросил:

— Замерзла, что ли?

— Да не мне. Степан послал. Пришел и говорит — погреться…

Евсей подивился еще больше:

— Ну-ну, ступай, скажи — буду.

Возвращаясь, она завидела Бориса, он тоже картошку копал. Попросила и у того погреться для Степана.

— Перекур, — скомандовал себе Борис, вытер сапоги травой, обтряхнулся от земляной пыли. Напрямки пошел к свояку Донату, тот собирался женить сына, наверно, уже припасы сделаны, мужик запасливый.

Дойдя до Степанова дома, Борис и Донат увидели на двери замок. Подумали — для маскировки. Постучали условным сигналом. С печи Марья отозвалась, что Степан Варе еду понес. Ждите, мол, вот-вот воротится. Вдруг заметили, из окна Вари-Фетинки рука, высунулась, вроде Степанова, машет призывно. Пошли смелее. У самого крыльца нагнали Евсея, пиджак на нем слева сильно топорщился.

— Ба! Да я вижу тут взвод собирается? Я вот и закусь несу. Луку, яблок, меду хозяйке, — Евсей держал всю жизнь пасеку. — Хоть косточки размять немножко, передыхнуть. Забыл напрочь эти заботы. Спасибо, чехи научили картошку через желоб заваливать, а то таскай в мешках, грязь в доме и тяжело.

В избе Степан раздетый, по-хозяйски нахмуренный, возился с печью. Нос и лоб были захватаны --">