Сергей Александрович Снегов - Происшествие в Боганире

Сергей Снегов Происшествие в Боганире

С некоторых пор стали твориться непонятные вещи.

Никто не мог упрекнуть Сидорина, заведующего факторией в Боганире, в недостатке сообразительности. Однако он растерялся — жена Сидорина, Марфа, женщина двадцати трех лет, дочь саха и коренного сибиряка-«чалдона», повела себя очень странно.

Была середина июня, самый разгар полярной весны. Солнце, не опускаясь за горизонт, уже второй месяц крутилось в небе, снег сполз со всех холмов и мысков, в лощинках гремела ледяная вода. Речка Громкая, впадавшая в озеро Лебяжье, два раза пыталась тронуться, по льду шли широкие трещины. Она прорвалась ночью и к утру бешено мчалась меж камней и льдин. В воздухе плыла тонкая мелодия, песнь миллионов сталкивающихся льдин и льдинок. Сидорин вышел из избы, долго смотрел на беснующуюся речку и размышлял о многих важных делах, требовавших неотложного исполнения.

— Поет! — пробормотал он и, отворив дверь, крикнул: — Марфа, выйди-ко сюда, послушай: лед поет.

И вот с этого начались поразившие его странности. По всем законам Боганира Марфа должна была вскочить, с визгом выбежать полуодетая наружу, постоять, поеживаясь, под ночным солнцем, потом уверенно сказать: «Через три дни поставим сеть». Это повторялось без изменений уже четыре года и стало обычаем — Сидорин даже не поверил, когда Марфа, что-то сонно пробурчав, повернулась на другой бок.

— Ты что же, Марфа, больная? — спросил он, ужасаясь.

— Здоровая я, — ответила она устало.

— Так чего же ты не идешь? Лед поет.

— Не нужно мне льда, — ответила она обиженно.

А утром, приготовив еду, она только пожевала крылышко куропатки и отставила тарелку. Сидорин с негодованием посмотрел на нее. У Марфы было странное недоумевающее лицо, непонятное лицо человека, который к чему-то в себе прислушивается.

— Ты что же дуришь, Марфа? — спросил он строго. — Это не дело — еду выбрасывать. Ешь куропатку!

— Не нужно мне куропатки, — ответила она, с ненавистью глянув на тарелку.

— А чего тебе нужно? — спросил он, возвысив голос. — Может, индюшку зажарить? Или райскую птичку с золотыми перышками?

— Огурчика мне нужно, — неожиданно сказала она, несмело смотря на него и краснея.

— Огурчика? — переспросил он, ошеломленный, и рассердился. — Какие тут могут быть огурцы? Ты знаешь это, дурья голова?

— Знаю, — сказала она упавшим голосом.

— А раз знаешь, так ешь куропатку. Не до огурцов. Надо силки проверить, капканы насторожить, а там рыбалка. Понятно?

— Огурчика мне надо, — повторила она упрямо.

Этого он не сумел перенести. Он с шумом встал, вышел наружу, закурил трубку и стал думать. Все это было невероятно, как горячий лед или бегущая вверх вода. Если бы на ледниках Путорана расцвели майские фиалки, он был бы менее поражен. Марфа была примерной женой, он ни в чем не мог ее упрекнуть. Она не болела, не привередничала, работала так, что обгоняла его самого, если он зазевается. За четыре года их совместной жизни на нее ни разу не нападала дурь, подобная той, что появилась сейчас. Нет, это неспроста, ни с того, ни с сего люди не желают огурцов, когда кругом на все стороны света одна голая тундра. И лицо у нее больное — совсем плохое лицо.

Он выбил трубку и вошел в избу. Марфа сидела на кровати и все с тем же непонятным видом словно к чему-то в себе прислушивалась.

— Пойдем, Марфа, — сказал он ласково. — Делов, сама знаешь… Сети нужно проверить.

Она покорно пошла за ним. Они вытащили сети наружу и развесили их на шестах для проветривания, потом перекладывали купленную у колхозов пушнину, убирали сор вокруг избы, а вечером — вечера, впрочем, не было, солнце светило так же ярко — отправились в тундру проверять точки. В силках были обнаружены две куропатки, в капкане бился песец, встретивший их визгливым рычанием. Марфа работала усердно, но то новое и непонятное, что в ней появилось, не проходило. Временами она вдруг деревянела, опускала руки, смотрела в землю, ничего на ней не видя.

— Да что с тобой, Марфа, скажи на милость? — сердито спросил Сидорин, когда она выронила сеть и ветер метнул ее в сторону, опутав его ноги.

— Огурчика надо, — шепнула она с мучением, глядя на него виноватым взглядом, который ранил его, как удар ножа.

Он засопел и отвернулся. С этих пор он боялся спрашивать и смотреть на нее, чтоб опять не встречаться с этим покорным, полным тоски и --">