Алексей Венедиктович Кожевников - Дадай

А. Кожевников Шпана: Из жизни беспризорных Дадай

Дадай Еремка, Чугунок и дедушка Агап шли по Тверской улице к Охотному ряду. Все были голодны и думали об одном — как бы достать еды.

Чугунок, который зарабатывал пением на трамвайных остановках, рассказывал:

— Я откашлялся, понатужился и запел.

Хорошо по морозу, звонко.

Не докончил, милиционер меня за рукав потянул и говорит: «Севодни нельзя на улицах петь, видишь в черных оборках флаги…».

— Вижу, — говорю, — а я есть хочу и пою, а флаги сами по себе в оборках. «Нет, — говорит, — нельзя; девятое января сегодня, тра… тра… у…» — слово непонятное сказал.

— Траур, — поправил Чугунка Еремка Дадай, — рабочих в этот день царь стрелял, давно уж, веселиться в этот день нельзя, потому убитых много было… понятно?

— Так и сказал бы милиционер, а то траур да траур: я с утра не пою, со вчерашнего дня во рту, кроме воды, шиш один был, и ругаю милиционера, что жить мешает.

— А мне милиция не мешает, даже лучше с милицией. Негде ночевать, — к ним в отделение, не выгонят, хоть в коридорчике да переночуешь; а не будь милиции — замерзай… Сегодня где спать будем? — У Дадая был свой взгляд на милицию.

Каждый из троих зарабатывал и доставал хлеб по–своему.

Чугунок пел. Дадай Еремка целыми днями дежурил около Гавриковских лесных и дровяных складов, собирал потерянные возчиками дрова, часто у зазевавшихся прямо из воза выдергивал поленья. В чайной–столовой «Нарпит» у знакомого дворника колол Дадай поленья и продавал мелкие полешки на Каланчовской площади.

Дедушка Агап, которого прозвали дедушкой за длинные волосы, за кривые ноги и за горб на спине, заработка определенного не имел. Когда была поденная работа, от нее не отказывался, в дни голода воровством не брезговал. Нахален в воровстве не был, на хлеб только брал.

— Дурак ты, Агапка. тянуть умеешь тонко, первый номер, а как следует, по–крупной, не стянешь… Не прогрыз твое брюхо сухой–то хлеб? — говорили вокзальные ребята.

— Не прогрыз, — ухмылялся Агап.

— Чего ухмыляешься?

— Сам знаю, вы не знаете. Я на одном хлебе, а вы и колбасу, и табак, и самогон имеете, а кто лучше живет? Ну–ка, угадай!

Молчали ребята, никогда не видали они Агапку злым или перепуганным. Всегда веселый, никого не боится, не прячется.

— Кто лучше Агапки живет? — никого не находилось. — Вот Чугунок лучше моего: песни поет, веселье, а не жизнь у парня…

Знали ребята, и Чугунок сам знал, что Агап это для утешения ему говорит, голод от Чугунка отогнать хочет.

Каждый из троих по–своему себе хлеб добывал, а в свободное время и на ночевки вместе собирались. Чугунок песни хорошие и душевные пел, Еремка Дадай сказки рассказывал, а Агап больше молчал, а только молчал весело: в глазах у него смех, в широком лице нет страха.

Вот и подошли ребята один к другому, как доски друг к дружке, фуганком приструганные; живут вместе, дружат…

Ветер колыхал красные полотна в черных оборках; в окнах магазинов стояли портреты Ленина, Калинина, Маркса, отделанные в материю и в электрический свет.

— Как живые… — говорит Чугунок.

— Ленина я видел, — заявляет Дадай.

— Итого самого? Похож?

— Этого, — похож, точь–в–точь. В Петрограде, в семнадцатом году, власть когда брали. На фабрику

он приезжал, я с мамкой на митинг ходил. Показал на меня Ленин и говорит: «Когда советская власть будет — все они в школу пойдут, всем хватит места»…

— И взяли? — спросил Агап.

— Взяли. Зиму целую учился; одежда, хлеб, — все готовое, и ребята, как я, — все фабричные… Потом голодно стало, нас всей школой в Самарскую губернию отправили.

— И еще раз видел я Ленина. — Дадай начал с гордостью рассказывать о том, как Ленин говорил с балкона, а он стоял на улице и слушал…

Со всей улицы стекались прохожие к витринам кооперативного магазина «Коммунар». И ребята туда же.

— Ленин? — спросил Агап.

— Он, — подтвердил Дадай Еремка.

Все трое смотрели на ленинский портрет в траурном шелку. Народ тихо шептался.

— Траур, почему?

— Умер… — тихо, тихо говорили кругом; шелестел шопот, как листья древесные при тихом ветре.

Люди только догадывались, а газетчики не кричали «Умер Ленин». Молчала вся улица.

— Умер Ленин? — спросил Агап.

— Не знаю, молчат, — отвечал Дадай.

На балконе Моссовета расхаживали двое и руками размеряли белую стену между двух окон. На площади у --">