Василий Егорович Афонин - Надя Курилка

Василий Афонин Надя Курилка

Никто из деревенских, кроме матери моей, так за все время и не узнал, за что она отбывала наказание и как попала к нам.

…Лет десять назад, мокрым сентябрьским днем, бригадир Еремеев ходил по деревне в поисках жилья для приезжей. Следом за ним шла и сама приезжая молодая, смуглая и страшноглазая женщина в фуфайке, грубой юбке и резиновых сапогах, в темном платке, повязанном под подбородком. Шла она прямо и легко, успевая за рослым Еремеевым, держа в правой руке большую хозяйственную сумку; с левой стороны от нее, цепко схватясь за материну руку, оглядываясь по сторонам, торопился глазастый парнишка лет десяти.

Ветер налетал из-за речки, нагоняя полосы мелкого дождя; длинный Еремеев с пустым левым рукавом, тоже в фуфайке и сапогах, отворачивал лицо, шепотом ругаясь на ходу. В карманах Еремеева лежала присланная из центральной усадьбы бумага, в которой были выведены фамилия, имя, отчество женщины и указано в отношении ее — определить с жильем и трудоустроить.

Эту бумагу — направление Еремеев расценивал как очередную издевку над собой. Он давно считал себя обиженным. Бригада его была самая дальняя от центральной усадьбы хозяйства, и те бригадиры, что поближе, постоянно, по мнению Еремеева, толкались на глазах у начальства, выпрашивая то новую сбрую, то грабли конные. И если, случалось, приезжала семья какая на жительство, то туда ж ее, в ближнюю деревню, а ему, Еремееву, что достанется. Если пришлют, скажем, на уборочную шофера или комбайнера, то обязательно пьяницу. Шофер и не выпьет ни разу за время уборки, все одно Еремеев считает, что лучшие машины попали в ближайшие к усадьбе деревни.

Вот, эту прислали… Определить с жильем! Написать, конечно, легко, а ты попробуй определи. Была в дерев

не избенка одна, так туда, прежде чем вселить кого, на педелю плотников посылать надо. А они заняты на ремонте скотных дворов, осень, скоро пастьбе конец. Шагая но грязи, Еремеев перебирал подряд избы, прикидывая и отвергая одну за другой: то семья большая, то хозяева нелюдимые, а то и просто не захотят брать чужого человека. Не захотят — и все. Что ты ему, прикажешь?

Дело шло к вечеру.

— Ты хоть работать-то станешь? — спросил Еремеев женщину, останавливаясь, чтобы закурить.

— Стану, начальник, стану, — спокойно заверила та. — Как же, всю жизнь работала. Кто же меня кормить будет?

— Что делать-то хоть умеешь? — бригадир возился с табаком.

— Все умею, начальник, — женщина повернулась на ветер спиной, тоже достала курить. — Детей рожать умею. — И, прикурив у Еремеева, подняла на него страшные глаза свои. Два железных зуба тускло поблескивали у нее во рту.

— Чего доброго, — не стесняясь, плюнул под ноги Еремеев, — рожать вы мастера, только волю дай.

И пошел через мост в конец переулка к бабке Лукьяновне.

— Что ж мы, начальник, так и будем венчаться по деревне из конца в конец? — спросили сзади. — Дождь идет.

Еремеев не отвечал.

Все, кто в это ненастное время был на улице, видел, как трое ходят по деревне. Переговаривались.

— С кем это Ерема кружит битый час?

— На жительство прислали новенькую, гадает, где поселить.

— Откуда ее принесло?

— Из тюрьмы — откуда ж еще? Добрую не пришлют!

— И — и. Молодая, а уж отсидела. За что и судилась только?

— За убийство, за что ж еще. Ты заметил, как глазами стрижет? Разбойница! Мужа, поди, гробанула, а то хахаля!

— За это, говорят, расстрел!

— Не каждому.

Еремеев пел приезжую к бабке Лукьяновне. Большая изба старухи была разделена пополам. Во второй половине с отдельным входом жили недавно бабкина племянница с мужем, племянница уехала ближе к центру, а теперь бабка бытовала одна. Шел сюда Еремеев с неохотой. Шел он замедленным шагом, дожидаясь, пока попутчица докурит, не дай бог, увидит ее бабка с папиросой — лучше не подходи. Бригадир не то чтобы враждовал с бабкой, но все-таки доброго разговора не получалось у них — ругань одна. Еремеев всю войну прошел старшиной, да и после, к деревне своей, на разных должностях пребывал не ниже бригадира, потому разговаривать привык коротко, редко выслушивая возражения. Но на бабку Еремеевы команды не действовали. Забредут, к примеру, бабкины гуси в посевы — Еремеев в крик.

— И твои, и твои заходят, — жалеючи, покачивая головой, скажет бабка. — Заметили, как же. Ты своих сперва устереги.

Еремеев ругаться с женой.

Подошли к --">