Петр Михайлович Смычагин - Тихий гром. Книги первая и вторая

Тихий гром. Книги первая и вторая

Посвящается Павлу Кузьмичу и Марии Андреевне Смычагиным, вечным труженикам, имеющим ясную память и прекрасный дар выразительного народного слова.

Автор

Ах ты, степь моя, степинушка,

Ничего в тебе, степь, не обозначилось.

Ни травоньки, ни муравоньки,

                       ни цветочка лазорева,

Только есть в тебе, степинушка,

                       большая дороженька.

Из старинной песни

А проложили по Уралу ту «большую дороженьку» многие люди, ходившие вместе с Емельяном Пугачевым да Салаватом Юлаевым. Не хотели они покориться господской воле — искали своей вольной волюшки.

Батюшка наш Седой Урал! Каких племен, каких обычаев, каких судеб не собрал ты на своих угодливых просторах! Не было в Центральной России губернии, откуда не тянулся бы на Урал горемычный «расейский» мужик: тверские и тульские, рязанские и тамбовские, ивановские и орловские — отовсюду есть тут корни.

Каких только говоров, каких наречий не встретишь тут! И перемешались они в едином водовороте судьбы самым распричудливым образом. Много на Урале татарских, башкирских и киргизских селений — по-мужицки люди всех этих национальностей звались татарами, а украинцы и белорусы — хохлами.

Но надо заметить, что не всякий мужик отваживался пускаться в путь за тысячи верст в поисках лучшей доли. Мертвой хваткой грызла нужда прокопченную, всеми ветрами дубленую мужичью шею, и вертелся он как мог, но покинуть угретое место, порою самое разгорькое, — не всякий решался. Робкие оставались у жалких своих очагов — сильные, сметливые, находчивые и мужественные шли на восток. Одни оседали на Урале, а иные рвались дальше, в Сибирь.

Следом за трудолюбивым и по-хорошему сметливым мужиком, ремесленником, мутным потоком, пенной волной прибивало сюда воров и жуликов, картежников и всяких авантюристов, надувал и гуляк. Золото и многое множество других руд привлекало и англичан, и французов и немцев; из Америки и Голландии, из Дании и Швеции пробивались к нам хищные, предприимчивые промышленники, торговцы, спекулянты.

А иной мужик, голехонек, бежал на золотые уральские россыпи, как шелудивый в баню, надеясь откупиться от нужды легко найденным золотом. Лепил себе землянуху с двумя подпорками и единым глазком-окошком, позволявшим с трудом отличать божий день от кромешной ночи, с яростью вгрызаться в матушку землю, дотошно отыскивая клад, припасенный богом на его долю.

И находил, случалось.

Тут уж гудели от пьяного угара подпорки в его балагане (так у нас называют землянки), начисто заносило густой духовитой мглой единственное окошко — гулял во всю ширь раздольной, тароватой русской души. Чудесил! Устилал свою нору и тропинки к ней коврами, смешивал их с грязью; за низкий поклон подпускал к своему столу, сбитому из двух тесин, всякого прохожего, бил посуду и куражился всячески. А на похмелье, зверски мучаясь головной болью, с великим удивлением обнаруживал, что нет у него ни ковров, ни денег и, как на грех, даже забыл купить себе и детишкам по новой рубахе…

Как-то уж так выходило, что золото, добытое вот такими горемыками, неизбежно попадало в мелкоячейные паучьи сети, ловко расставленные всюду, и, будто прилипая к рукам, обязательно оказывалось у крупных золотопромышленников. А как они стали богатыми — богу одному вестимо.

Здесь воочию можно было наблюдать все ужасы первоначального накопления капитала: воровство и обман, подлоги и грабежи, одурманивание людей путем всяких соблазнов — богатый и сильный нагло отнимал у слабого все, заглатывал хлипких по одиночке и жирел, становясь еще сильнее.

Многие мужики, по царской воле сделавшись солдатами, пронесли свою храбрость и сметку по европейским городам и столицам. А вернувшись с победами на родную Русь, были жалованы казачьим званием и вольными землями на Урале.

Садились новоявленные казаки на необжитые степные участки Оренбургского --">