Илья Зиновьевич Гордон - Как выбирали старосту

Илья Гордон Как выбирали старосту

С давних пор между тремя богатеями колонии шла распря. С тех пор как всяческими путями поднажились и сколотили крепкие хозяйства колонисты Гирш и Моте-Лейб, каждый из них стал мечтать пройти на выборах в шульцы. И прежний шульц Рефоэл, который получил эту должность, можно сказать, по наследству от своего отца и деда, рассчитывал удержаться на этом посту. Дед Рефоэла Калмен приехал в эти степные и в ту пору мало обжитые края откуда-то из западных губерний и сразу же выделился среди колонистов способностью немного изъясняться по-русски, бисерным почерком, умением строчить прошения и толковать с приставом, урядником и прочим начальством.

Поэтому среди колонистов он считался человеком смекалистым, «с головой».

Прошли годы. По приказанию властей надо было выбрать старшего над колонистами, который взимал бы с них подати и надзирал за спокойствием и порядком в колонии. И вот собрали колонистов, имевших полный надел земли — не менее тридцати десятин, и предложили этим богатеям вынести приговор: кого выдвинуть на должность старосты. Решение было принято без больших споров и проволочек: кого же, если не Калмена?

Но тут встал вопрос, как составить приговор, если все колонисты неграмотны и по-русски даже расписаться не умеют. Но Калмен легко вышел из положения — он спросил колонистов, хотят ли они, чтобы он был шульцем в колонии; те согласно закивали головами; Калмен взял со стола ручку с пером и, как говорится, обеими руками и обеими ногами накорябал тридцать разных подписей. С тех пор каждые пять лет, не считая нужным не только созывать, но и ставить в известность своих, с позволения сказать, выборщиков, — Калмен переписывал приговор, отмечал новую дату, сам его за всех подписывал, отправлял попечителю и снова властвовал над колонией.

Собранных за составление приговора денег Калмену хватило на покупку сравнительно небольшого хозяйства. Но постепенно, скупая за бесценок мелкие наделы разорявшихся колонистов, которые не в состоянии были уплатить подати, он стал богатым человеком. Иной раз он попросту присваивал земли колонистов и записывал их на сыновей, а для себя оставил полный надел в тридцать десятин, чтобы завещать его старшему сыну и тем обеспечить за ним почетное и выгодное звание шульца.

Но не только надел земли завещал предусмотрительный Калмен своему сыну Рефоэлу: почуяв приближение смерти, он заставил его заучить те несколько десятков русских слов, какие знал сам, и, как величайшую драгоценность, передал ему красиво выведенные прописи тридцати двух русских букв, с помощью которых сын должен был научиться писать приговоры и прошения.

Вот так-то и передавалась должность шульца из поколения в поколение в роду Калмена.

А тут еще наделы земли стали дробиться между наследниками зажиточных хозяйств и, мельчая, постепенно переходили в руки богатеев, присваивавших разными нечистыми путями зе́мли разорявшихся колонистов. В конце концов право выбирать старосту осталось у считанных хозяев.

Рефоэл знал, что под него подкапываются, хотят отнять у него должность шульца, и, когда был получен указ о выборах нового старосты, понял, что это стоило его конкурентам немало денег. Поэтому он со своей стороны принял решительные меры: забрав из кассы приказа^[1] всю наличность, надеясь покрыть недостачу после перевыборов, он тоже «подмазал колеса», то есть подкупил попечителя. Но тут он просчитался — попечителя перевели в другую губернию.

Недруги Рефоэла сразу же пронюхали об этом, сложились и успели подкупить вновь назначенного начальника, а Рефоэл, что называется, попал как кур в ощип.

— Что делать? — ужасался он. — Казенные денежки растратил, а в шульцы не попаду. Сам себе могилу вырыл. Теперь меня живьем съедят.

По колонии поползли слухи, что едет новый попечитель и будет лично присутствовать на выборах нового шульца. Новоиспеченные богачи Гирш и Моте-Лейб подняли голову.

— Не сносить башки Рефоэлу, — нашептывали они приятелям.

Но кому же быть новым шульцем? Договориться надо, заранее договориться!

— Ну, как по-твоему, кто у нас будет шульцем? — спрашивал Гирш, глядя в упор на своего соперника.

Но Моте-Лейбу совсем не улыбалось поддаваться на --">