В Киселев - Этюд Шопена

Этюд Шопена

Рассказы

Анатолий Землянский Этюд Шопена

Если в твою судьбу ни разу не вошла и не оставила там следа чья-то чужая судьба, — ты ничем не заполнишь пустоты жизни.

(Народная мудрость).

— Федя, тебе письмо.

— Спасибо, Маек, — Берестинский поцеловал жену и стал снимать шинель. — От кого?

— Отгадай.

— О, значит, что-то интересное. Посмотрим.

Он прошел к письменному столу и увидел прислоненный к карандашнице конверт. В левой его части красивая человеческая фигура тянулась в небо. «В космос!» — гласила подпись под репродукцией.

Пробежав глазами обратный адрес, Берестинский поспешно вскрыл конверт. В руках зашелестели два мелко исписанных листика. Фиолетовая россыпь строчек начиналась старательно и крупно выведенным обращением: «Здравствуйте, товарищ майор!» Берестинский улыбнулся: автор письма немного приотстал от жизни: у него, у Берестинского, не майорские, а подполковничьи погоны. Да, уже целую неделю он ходит в новом звании. Берестинский невольно скосил к плечу глаза (что поделаешь, приятно все-таки смотреть на «звездное прибавление»), но увидел не погон, а улыбающиеся глаза жены. Он и не слышал, когда она подошла.

Майя Сергеевна улыбнулась ему, спросила:

— Можно?

Она любила вот так подойти сзади и через плечо смотреть на все, что он делает. Может, это профессиональная привычка: в школе, проходя между партами, она вот так же, через плечи учеников, следит за тем, что делается у них в тетрадях. Только там, в классе, плечи еще совсем детские — хрупкие, узкие и острые. Не то, что у Феди: самого длинного погона едва хватало… И еще: там она не спрашивает разрешения, можно глянуть через плечо или нельзя. А вот с мужем у них повелось с первого дня: не забывать об уважении и такте во всем. Поэтому и письмо стояло нераспечатанным, она лишь по обратному адресу знала, от кого оно…

— Можно? — Ее глаза мягко улыбались, а губы были по-детски приоткрыты.

Ну, конечно же, можно. Письмо-то хоть и нежданное, да дорогое. И то, что адресовано оно ему, бывшему командиру саперной роты, — лишь формальность. На самом деле каждое слово в нем касается их обоих.

«Здравствуйте, товарищ майор!

Не знаю, помните Вы меня или нет и правильно ли я делаю, что беспокою Вас, но я не могу не написать. До сих пор все болезненно торчит в памяти… Все, все, начиная с того злосчастного случая в клубе. Может, Вы уже забыли о нем, но я — нет. Сколько времени прошло, а мне и теперь стыдно. Не знаю, куда себя девать. Но я решил: в этом письме все заново вспомню. И клуб, и Пикассо, и цитату из книги по истории войн… Больно, а вспомню. Стыдно, а вспомню. Пусть это будет (я так хочу, по крайней мере) что-то вроде обезвреживания залежавшегося во мне взрывоопасного предмета…

Тогда, после встречи в клубе…»

Берестинский мог не читать дальше. Он хорошо помнил, как однажды днем зашел на звуки музыки в клуб и увидел там сидевшего за роялем солдата. Пройдя в первый ряд и кивнув солдату, чтобы тот не прекращал игры, он сел, стал слушать. Но почему-то заняла его воображение не музыка, а большой сапог, закрывший собой маленькую педаль рояля. Он лежал на ней грубо и тяжело.

Впрочем, это было лишь самым начальным впечатлением. А потом, как-то незаметно и непроизвольно, тяжелый кирзовый сапог слился с педалью воедино. И это единое целое стало вдруг частью чего-то необъятно большого. Солдат сидел за роялем узкоплечий и сутулый. Он играл, гимнастерка на его спине топорщилась, плечи угловато вздрагивали, а голова порывисто наклонялась и, вскидываясь назад, будто вырывала из клавишей звуки. Гамму за гаммой. Одну, не похожую на другую, но и нерасторжимо слитую с ней…

Берестинский молчаливо наблюдал за солдатом. Тогда ему пришел на память случай, происшедший в небольшом немецком городке, где сразу после войны он был комендантом.

Вместе с одним из своих солдат он обходил дома, подыскивая помещение для детсада. И вот они в респектабельной квартире. Солдат — его звали Семен Чесов, а на фронт он ушел из Минской консерватории, — заметив в гостиной рояль, поднял крышку и восторженно воскликнул:

— О! Беккеровский! Разрешите? — он посмотрел на хозяина и перевел глаза на рояль.

Тот, перепуганный и растерявшийся, машинально кивнул. Но седая, со злыми сборками щек фрау не выдержала. Посмотрев на сапоги Чесова, она --">