Вера Сергеевна Новицкая , Елена Петровна Самокиш-Судковская - Первые грёзы

– Тоже на звание профессора?

– Нет, хуже, на звание… «большого человека».

– Как? Вы ещё не забыли его? – удивляюсь я.

– Трудно забыть, когда он лежит в ящике моего письменного стола и всякий раз, как я заглядываю туда, напоминает о себе. Помните, ведь я тогда же сказал вам, что кое-что относительно кое-чего можно возразить. В ту минуту обстановка была неподходящая, да и сам я не был в должной мере подготовлен к подобному диспуту. Теперь я основательно продумал этот вопрос и серьёзно подготовился к защите этой второй, решающей мою судьбу, диссертации. Если позволите, мы начнём наш диспут сейчас же. Прежде всего я хочу по-своему, как я её понимаю, рассказать вашу сказку, для этого я принуждён прибегнуть к некоторой жестокости: развенчать вашего «большого человека». Начну так: «Жил-был на свете один человек, которого люди считали „большим человеком“, но он был просто несчастен. В ранней молодости беспощадный жизненный шквал свирепо налетел на него и надломил его ещё совсем юную душу. Чтоб осилить, совладать со своим горем, человек этот захотел остаться с ним с глазу на глаз, вдали от людского участия, внимания и любопытства – они были ему нестерпимы.

Он ушёл в самого себя, устроил свою жизнь вне интересов и волнений окружающих людей; всё происходившее там не трогало, не задевало его, он не верил больше, что среди них может быть счастье, радость, свет.

Не останавливаясь, лишь мимоходом скользил по всему этому его равнодушный взор. Опять люди повторяли, что он „большой человек“.

Но вот однажды, точно яркой зарницей, сверкнуло ему что-то среди этой серенькой, бесцветной толпы: он заметил там маленькую-премаленькую девочку. Как от соблазнительного, лживого миража поспешно отвёл он взор. Но маленькое светлое виденье всё настойчивее, всё неотразимее приковывало его взор. Ему уже мало становилось случайно блестевших светлых лучей, он искал, ловил, стремился к ним. Скоро эта махонькая девочка со своей громадной светлой душой сделалась единственным интересом, смыслом, целью его существования. Но смел ли он, уже искалеченный, помятый жизненной бурей человек, приблизиться к этому совсем юному, жизнерадостному, светлому существу?.. И он молчал, усилием воли заставляя себя отводить взор от манящего дорогого образа. А люди опять думали; „Он слишком велик!“ Но мысль о недостижимости того, что теперь стало его заветной мечтой, не подломила его, как того героя сказки. Наоборот, под влиянием большого чувства, завладевшего душой его, человек этот ощутил громадный прилив новых, свежих сил. Старые раны затягивались, заживали, сердце не сосала прежняя безысходная тоска; перед новым, лучезарным обликом тёмные призраки былого горя стали бледнеть, расплываться. Душа воспрянула, словно возродилась; он почувствовал, что в недрах её хранятся нетронутые до тех пор громаднейшие богатства, что он имеет чем заплатить за искорку горячей любви, если бы она запала для него в сердце той чудной маленькой девочки… И вот однажды, не в силах более бороться со своим могучим чувством, этот так называемый „большой человек“ решился опуститься на свои снова бодрые, крепкие колени перед маленькой девочкой и молить её позволить ему, высоко приподняв её над толпой, так высоко, как того заслуживал её светлый, глубокий ум, её чуткая, перстом Божиим отмеченная душа, пронести на своих сильных плечах через весь долгий путь жизни, охраняя её от битв, пустоты и мелочности её, не давая ничему тёмному прикоснуться, омрачить, осквернить это чистое, хрустальное сердечко. Вот он перед нею. Он смотрит в её чудные, светящиеся глазки, такие ласковые, такие тёплые, смотрит в них и боится сказать всё то, чем переполнено его сердце. Боится услышать её ответ».

Дмитрий Николаевич на минуту примолк.

– А вы, что бы вы сказали этому «большому человеку», дрожащему перед этим махоньким драгоценным существом, составляющим весь смысл, свет и тепло его жизни?..

Лицо его озарялось горячим духовным светом, с каждым словом сильней и сильней, голос звучал глубже, вдохновеннее, глаза с безграничной нежностью смотрели на меня, его чудные, казалось, бездонные, глубокие глаза…

А я?.. Волна неизмеримо большого, лучезарного счастья охватила и, нежно баюкая, будто понесла меня по какой-то безбрежной лучезарной, светлой шири. Дыхание остановилось в груди, ни одно слово не слетало с языка моего. Сказкой, волшебным сном казалось всё происходившее.