Георгий Иванович Чулков - Том 1. Рассказы. Книга 1

юрту.

А в юрте красным огнем пышет камелек, и вокруг него съютились, сплотились ребята и якутки-подростки, все голые, пропитанные копотью, с кошачьими глазенками.

Мы достаем из мешков жареное мясо. И тянутся к нам смуглые руки. Мы раздаем куски говядины. И чмокают здесь и там жирные губы. И каждый якут уже вытащил из голенища свой тонкий, острый нож и, притиснув мясо жадными резцами, ловко отсекает куски перед самым своим носом.

А в углу угрюмо и молча сидит поселенец-татарин. У него красная борода. На коленях у него винтовка.

Белый рассвет пробился через окошко, и лег холодным пятном на земляной пол.

Быстро, быстро говорят якуты. Достали с божницы бутылку арги и распивают ее поочередно. Малые ребята уже опьянели и кривляются, и задирают кверху ноженки. А якутка-имерячка легла на землю, там, где холодное белое пятно. Лежит имерячка прямо перед нами, гримасничает, передразнивает нас.

Из хотона понесло едким запахом.

Мы вышли из юрты. Был день. Вышел и татарин, погладил корявой рукой красную бороду, посвистал и сказал по русски, в сторону, как будто не нам.

– Лошадей нету. Придется тойону вечером ехать. Подождет тойон мало-мало.

Выполз из юрты и якут-хозяин, совсем пьяный. Говорит, ухмыляясь:

– Ат сох, коней сох!

А подруга мне говорит:

– Тайги боюсь.

III.

Взошло солнце и сразу сделалось жарко. Из тайги широкой волной шел на нас смолистый запах. Трава, молчала. Все молчало. И только напряженно звенели солнечные лучи.

И хотя было очень ярко, все-таки что-то тревожное билось у меня в груди.

А у подруги моей в глазах появились две блестящие точки, и она странно улыбалась.

Идти в тайгу?

Ну что-ж, мы пойдем. Я вот захвачу ружье, и мы пойдем побродить.

Вот мы входим в нее, и тянутся к нам жадные ветки, стараются корявыми пальцами схватить нас за. платье. И тихо охает земля, шамкает сухими листьями.

От какой-то сумасшедшей травы ползет пьяный запах и щекочет сердце.

Кто-то идет на нас из таежной глубины грузными шагами, уверенно ломится, продирается сквозь чащу.

Уж не медведь-ли.

Медведя не боюсь: у меня ружье и якутский нож. Чего-то иного боюсь я.

Куда же повернул этот большой и тяжелый, который лез на нас из глубины чащи?

Все тихо, не зашелохнет. И даже золотые пятна на стволах сосен перестали дрожать и благоговейно внимают молчанию.

И мы не можем итти дальше, ложимся на землю, боимся пошевельнуться и смотрим на небо, сквозь странную сеть ветвей.

Из внятной тишины рождаются звуки; – тысячи, тысячи маленьких шершавых звуков! Они бегут, они кишат, как муравьи; цепляются друг за друга. И от их множества, как от сложного кружева, делается дурно и страшно. Звуки бегут по моей коже, как мурашки. Я беззащитен.

Но вдруг где-то упал тяжелый сук. И сразу погасли мелкие звуки. Начался хаос больших, крепких, почти медных вздохов. Это ветер ворвался в чащу.

– Милая! – говорю я моей подруге: – я положу свою голову на твои колени…

IV.

Закатилось солнце, и сразу сделалось холодно и жутко Маленькая худая собака с седыми бровями визжала и вертелась вокруг дрожащих лошадей. Все якуты были пьяны, и казалось, самый воздух пропитан водкой. Все заволоклось сизой мглой. Какая-то птица тяжело и сонно пронеслась у нас над головами.

Мы уже сидели в телеге; ямщик-на козлах; двое парней держали лошадей, одуревших от сумерек и от криков пьяных якутов.

Вот свистнул ямщик, расступились якуты, обезумевшие кони рванулись и помчались вглубь жадной мглы.

Направо – тайга, и налево-тайга. Не мчимся ли мы над бездной, над хаосом?

И где она, эта бездна? За таежной ли стеной, в мертвой глубине бескрасочного мира, или во мне, в моей изъязвленной душе?

И чей-то голос слышался мне, огромный, густой как тайга. Как будто темно-зеленые волны колыхались, как будто иногда набегали на нас.

Как мы дрожали, согнувшись и ожидая! Ямщик молчал, покачиваясь, и казалось, что он свалится сейчас, а мы помчимся одни, пока тайга не преградит нам пути и какой-нибудь шальной сук не разорвет нам грудь.

Мы мчались безмолвно и все ждали, ждали… И вдруг раздался выстрел; будто длинная раскаленная иголка проткнула темный воздух над нашими головами.

Это просвистала пуля.

Я вспомнил почему-то рыжую бороду, и стало мне весело, и загорелось сердце.

– Ложись, – крикнул я моей подруге и толкнул ее на дно телеги, а сам вскочил, вырвал возжи из рук якута и закричал, как дикарь.

Где-то эхо зычно подхватило мой крик, и охнула --">