Николай Васильевич Гоголь - Нос (1886. Совр. орф.)

и спрятать его в карман. Отчаяние овладело им, тем более, что народ беспрестанно умножался на улице, по мере того, как начали отпираться магазины и лавочки.

Он решился идти к Исакиевскому мосту, не удастся ли как-нибудь швырнуть его в Неву… Но я несколько виноват, что до сих пор не сказал ничего об Иване Яковлевиче, человеке почтенном во многих отношениях.

Иван Яковлевич, как всякий порядочный русский мастеровой, был пьяница страшный, и хотя каждый день брил чужие подбородки, но его собственный был у него вечно небрит. Фрак у Ивана Яковлевича (Иван Яковлевич никогда не ходил в сертуке) был пегий, то-есть он был черный, но весь в коричнево-желтых и серых яблоках; воротник лоснился; а вместо трех пуговиц висели одни только ниточки. Иван Яковлевич был большой циник, и когда коллежский асессор Ковалев обыкновенно говорил ему во время бритья: «У тебя, Иван Яковлевич, вечно воняют руки!», то Иван Яковлевич отвечал на это вопросом: «Отчего ж бы им вонять?» — «Не знаю, братец, только воняют», — говорил коллежский асессор и Иван Яковлевич, понюхавши табаку, мылил ему за это на щеке и под носом, и за ухом, и под бородою, — одним словом, где только ему была охота.

Этот почтенный гражданин находился уже на Исакиевском мосту. Он прежде всего осмотрелся, потом нагнулся на перила будто бы посмотреть под мост, много ли рыбы бежит, и швырнул потихоньку тряпку с носом. Он почувствовал, как будто-бы с него разом свалилось десять пудов. Иван Яковлевич даже усмехнулся. Вместо того, чтобы идти брить чиновничьи подбородки, он отправился в заведение с надписью: Кушанье и чай, спросить стакан пуншу, как вдруг заметил в конце моста квартального надзирателя, благородной наружности, с широкими бакенбардами, в треугольной шляпе, со шпагою. Он обмер; а между тем квартальный кивнул ему пальцем и проговорил:

— А подойди сюда, любезный!

Иван Яковлевич, зная форму, снял издали еще картуз и, подошедши проворно, сказал:

— Желаю здравия вашему благородию!

— Нет, нет, братец, не благородию, — скажи-ка, что ты там делал, стоя на мосту?

— Ей Богу, сударь, ходил брить, да посмотрел только, шибко ли река идет.

— Врешь, врешь! Этим не отделаешься. Изволь-ка отвечать!

— Я вашу милость два раза в неделю, или даже три, готов брить без всякого прекословия, — отвечал Иван Яковлевич.

— Нет, приятель, это пустяки! Меня три цырюльника бреют, да еще и за большую честь почитают. А вот изволь-ка рассказать, что ты там делал?

Иван Яковлевич побледнел… Но здесь происшествие совершенно закрывается туманом, и что далее произошло, решительно ничего неизвестно.

II

оллежский асессор Ковалев проснулся довольно рано и сделал губами брр..!, что всегда он делал, когда просыпался, хотя сам не мог растолковать, по какой причине. Ковалев потянулся, приказал себе подать небольшое стоящее на столе зеркало. Он хотел взглянуть на прыщик, который вчерашним вечером вскочил у него на носу; но к величайшему изумлению увидел, что у него, вместо носа, совершенно гладкое место. Испугавшись, Ковалев велел подать воды и протер полотенцем глаза: точно, нет носа! Он начал щупать рукою, чтоб узнать, не спит ли он; кажется, не спит! Коллежский асессор Ковалев вскочил с кровати, встряхнулся, — нет носа!..

Он велел тотчас подать себе одеться и полетел прямо к обер-полицеймейстеру.

Но между тем необходимо сказать что-нибудь о Ковалеве, чтобы читатель мог видеть, какого рода был этот коллежский асессор. Коллежских асессоров, которые получают это звание с помощию ученых аттестатов, никак нельзя сравнивать с теми коллежскими асессорами, которые делались на Кавказе. Это два совершенно особенные рода. Ученые коллежские асессоры… Но Россия такая чудная земля, что если скажешь об одном коллежском асессоре, то все коллежские асессоры, от Риги до Камчатки, непременно примут на свой счет; то же разумей и о всех званиях и чипах. Ковалев был кавказский коллежский асессор. Он два года только еще --">