Борис Александрович Лазаревский - Бедняки

дневнике вместо обычных заметок в тетрадке была написана длиннейшая импровизированная, горячая молитва к Богу, в которой Сергей просил Его милосердия за совершённый страшный грех. Грех заключался в том, что Припасов ночью пробрался в спальную к Маше и, став возле кровати на колени, целовал её шею и грудь, а потом вдруг упал в обморок. Увидев Сергея на другой день, Маша, вместо того, чтобы, как он ожидал, сгореть со стыда — только расхохоталась и назвала его «кисляем». На этом окончился весь роман, и дневник надолго оборвался.

В Филиппов пост Серёжа, к удивлению родных и Бережнова, начал говеть и до самых рождественских праздников ничего не ел, кроме овощей и хлеба. Он сильно похудел, стал рассеян и получил в четверти несколько двоек, а по словесности тройку, чем нисколько не огорчился.

После романа с Машей Бережнов полюбил Серёжу Припасова ещё сильнее, смотрел на него как на святого и в великий пост даже стеснялся на большой перемене есть в его присутствии колбасу.

Под Новый год жена доктора Новикова, в первый раз за всё время, пока они жили в доме Припасова, решила устроить для Сони ёлку и танцевальный вечер, на который пригласили несколько гимназисток, а в числе кавалеров попали Сергей и Бережнов. Дичившийся вначале Серёжа под конец необыкновенно разошёлся, выпил за ужином несколько рюмок вина, раскраснелся, без умолку говорил и даже танцевал с Соней мазурку. Бережнов не узнавал его, и ему стало как будто страшно, когда Серёжа подошёл к нему и сказал:

— Что ты, брат, расселся такой копной, иди-ка лучше танцевать, ведь и жизнь, и молодость, за всю вечность, даются только раз.

Сидя в углу, Бережнов смотрел, как Серёжа и Соня шли в первой паре и думал, что он ещё никогда не видал двух таких красивых лиц, и ему было непонятно, как юноша, недавно простаивавший целые ночи на коленях, мог так веселиться.

Соня томно и ласково улыбалась своему кавалеру, а умные глаза Серёжи блестели от счастья.

Дневники Припасова возобновились, и имя Сони повторялось на каждой странице по несколько раз.

Десятого февраля у Новиковых праздновался день рождения Сони, ей исполнилось пятнадцать лет, и снова был танцевальный вечер, на который пригласили Припасова и Бережнова. Серёжа опять танцевал с Соней, но не одну мазурку, а все танцы. На другое утро они встретились, и Серёжа проводил Соню до гимназии, а потом они стали так ходить каждый день.

Бережнов долго ждал, пока Серёжа заговорит с ним о своих новых переживаниях, но тот, против обыкновения, молчал и даже перестал носить с собой в гимназию дневник, а дома запирал тетрадку под замок.

Незаметно прошло время до Масляной. На первой неделе поста гимназисты и гимназистки говели. Припасов как всегда постился и не ел рыбы, но в церкви как будто скучал, и по его задумчивому лицу Бережнов видел, что он далёк от молитвы. Уже раздали отметки за третью четверть и стали поговаривать об экзаменах. На Вербной неделе сильно потеплело, и многие из учеников ходили уже без пальто. По улицам текли ручьи грязной воды, и особенно резко гремели извозчичьи дрожки. В квартире Новиковых все окна стояли настежь, и оттуда слышался частый крик Сониного любимца попугая.

Бережнова давила неоткровенность Серёжи, и ему часто хотелось на уроке или на перемене спросить о его отношениях и разговорах с Соней, но какой-то инстинкт подсказывал, что об этом спрашивать не нужно, и что, несмотря на кажущуюся холодность, Серёжа его ещё больше любит и уважает за эту деликатность.

Первый день Пасхи Бережнов как и несколько лет подряд провёл у Припасовых. Когда он вошёл, вся семья, кроме Серёжи, сидела за столом. Нужно было обойти вокруг и похристосоваться с каждым. От старика Припасова пахло английской горькой, от его жены — французской горчицей, которой она намазывала каждый кусок ветчины. От детей не пахло ничем, но у каждого из них были такие сальные губы, что Бережнов до самых дверей Серёжиной комнаты вытирался носовым платком.

Сергей лежал на своей кровати, бледный и не выспавшийся в расстёгнутом мундире. Они похристосовались.

— Нездоров? — спросил Бережнов и сел возле него на краюшек постели.

— Нет, ничего. Так, устал…

— А я совсем не был у заутрени, кажется в первый раз в жизни.

Серёжа ничего не ответил и молчал. Слышно было, как в столовой стучали ножами, а на улице гремели экипажи, развозившие визитёров.

— Да, устал, — неожиданно и с расстановками заговорил Сергей, — --">