Николай Елпидифорович Каронин-Петропавловский - Счастливое открытие

ему припомнилось, какъ эти ребятишки дрожали при дракахъ отца съ матерью, гнѣвъ снова вернулся въ измученное сердце его.

Ребята вчерась попрятались въ курятникъ, когда онъ съ Варварой полосовался на дворѣ при многолюдномъ стеченіи. А то бывало и хуже. Однажды Варвара держала Митьку за руки, а онъ ухватилъ его за ноги и тащили каждый къ себѣ. Только ужь сосѣди розняли. А Сеньку Варвара то и дѣло хлопала по головешкѣ изъ-за того, что отецъ любитъ крошку. Просто звѣри.

Утреннія сумерки закрывали поля, дальній лѣсъ виднѣлся только какъ темная стѣна, загородившая свѣтъ. Вокругъ стояла мертвая тишина. Все живое еще непробудно спало. Одинъ только Никита не зналъ покоя. Онъ шелъ по дорогѣ и мрачныя мысли изнуряли его. Когда гнѣвныя воспоминанія его утихли, на него напали слабость и отчаяніе. Добровольно покинувъ домъ, поля, дѣтей, жену, онъ теперь, среди сумерокъ, почувствовалъ себя пропадающимъ.

Быть можетъ, поэтому онъ очень обрадовался, когда за собой вдругъ услыхалъ стукъ телѣги. Сперва нельзя было разобрать, откуда раздается стукъ, но скоро позади Никиты. показалась лошадь съ телѣгой, въ телѣгѣ виднѣлись вилы и грабли, а на передкѣ сидѣлъ Иванъ Николаичъ, молоканинъ. При видѣ Ивана Николаича, Никита еще болѣе обрадовался: хотя они были разной вѣры, но уважали другъ друга и жили въ дружбѣ. Поздоровавшись, они отправились вмѣстѣ. Иванъ Николаичъ сидѣлъ на передкѣ; Никита шагалъ подлѣ него.

— Далеко-ли идешь, Никита? — спросилъ Иванъ Николаичъ.

— За тыщи верстъ, Иванъ Николаичъ, — сказалъ Никита слабымъ голосомъ.

— Надолго-ли?

— Навсегда, Иванъ Николаичъ.

И, не дожидаясь разспросовъ друга, Никита во всемъ открылся ему. Онъ навсегда покидаетъ деревню и бѣжитъ за тысячи верстъ, чтобы ужь никогда не вернуться. Больше силъ его нѣтъ терпѣть домашній срамъ.

— Отъ страму и ухожу, Иванъ Николаичъ. Знаешь самъ мое житье, страмитъ она меня и въ будни, и въ праздникъ, изъ дальняго конца даже прибѣгаютъ смотрѣть наши драки. Все я перепробовалъ, — уговаривалъ и честью, и сурьезно училъ, — нѣтъ, не покоряется… Да что разсказывать, самъ знаешь житье мое.

Слушая Никиту, Иванъ Николаичъ задумался. Долго они молчали; Иванъ Николаичъ сидѣлъ на облучкѣ; Никита понуро шагалъ возлѣ него.

— Все ты перепробовалъ, говоришь? — наконецъ, спросилъ Иванъ Николаичъ.

— Какъ есть все! И честью, и сурьезно — ничто не беретъ.

Иванъ Николаичъ покачалъ головой задумчиво.

— Да, Никита, знаю я твое житье. На деревнѣ всѣ съ уваженіемъ къ тебѣ, а вотъ дома порядку у тебя нѣтъ… Такъ все перепробовалъ, говоришь?

— То-есть какъ есть всѣ способы! — съ отчаяніемъ возразилъ Никита.

Но Иванъ Николаичъ опять покачалъ головой.

— А не пробовалъ ты уваженія? Очень тоже хорошее средство, — задумчиво возразилъ Иванъ Николаичъ.

— Это въ какомъ же родѣ? — спросилъ Никита съ изумленіемъ, и лучъ надежды освѣтилъ его темную душу.

— А это вотъ въ какомъ родѣ. Варвара твоя умная и потому ты попробуй съ ней поумнѣе… По-нашему, по-деревенски, мужъ завсегда желаетъ лупить жену свою, и которая баба силы не имѣетъ, та покоряется. Варвара же твоя умная, съ ней нельзя сурьезно.

— А какъ же?

— Съ ней надо съ уваженіемъ, — твердо проговорилъ Иванъ Николаичъ.

— Это, стало быть, мнѣ покориться? — спросилъ съ недоумѣніемъ Нняита.

— Совсѣмъ даже не туда ты… Не покоряйся, а только отдай ей все, чего самъ отъ нея желаешь. Тебѣ хочется, чтобы она не бранилась? А ты возьми, да самъ первый не бранись. Тебѣ желательно, чтобы она чугуномъ не дралась? Не дерись и ты первый кнутовищемъ. А напротивъ, уважь и полюби, яко Христосъ возлюби церковь свою.

Никита недовѣрчиво слушалъ этотъ монотонный голосъ друга.

— А ежели она сама зачнетъ брехать, либо карябать?

— Не зачнетъ, ежели ты не пожелаешь. истинно тебѣ говорю, не зачнетъ въ морду тебѣ заѣзжать, ежели ты первый не зачнешь. Ну, только прямо тебѣ скажу, кнутовища и прочіе сурьезные предметы надо ужь совсѣмъ бросить, не годятся они въ этомъ случаѣ.

— Бросить? — недовѣрчиво, но уже съ признакомъ радости спросилъ Никита.

— Навсегда, чистосердечно оставь. Не зачинай первый страмиться и страмъ уйдетъ изъ твоего дому, и миръ посѣтитъ тебя, — говорилъ монотоннымъ голосомъ Иванъ Николаичъ.

Здѣсь дорога раздваивалась; Иванъ Николаичъ долженъ былъ свернуть налѣво, Никитѣ же слѣдовало идти направо. Но онъ въ нерѣшимости остановился. Въ свою очередь, Иванъ --">